В зыбке спал мальчик… Ему было не больше полугода. Мирно спал, сладко…

Два малыша постарше, Махмудка и Вовка, не хотели спать, возились под ватным одеялом.

В очаге полыхал огонь.

Керосиновая лампа освещала страницы, отпечатанные на ротапринте.

Ульяна читала «Доктора Живаго».

– Я не хочу больше рожать, – вдруг сказала она и отложила книгу.

– Не надо при детях… выяснять отношения, – сказал он. – Пойдём погуляем в лесу.

– В лесу твоих снов? – насмешливо спросила она. – Мне не нравится здесь… я хочу домой… Я не люблю Кавказ.

– Спать! Всем спать! – приказал он мальчишкам.

И они притворились спящими.

Небо, стиснутое горами, всё равно было беспредельным, не теряло своей беспредельности и глубины.

Сверкало знакомыми созвездиями.

Сверкало во мраке.

– Из-за тебя стрелялись? – спросил он.

– Да, – ответила она просто.

– Вскрывали вены?

– Да.

– Ну и что хорошего?

– Ничего хорошего… – сказала она и подумала. – Мне было страшно… но льстило… что из-за меня…

– Теперь моя очередь? – спросил он.

Ульяна не ответила, но спросила в свой черёд:

– А из-за тебя? Из-за любви к тебе умирали женщины?

– Слава богу, ни одна женщина не умерла от любви ко мне… Вообще никто не умер пока. Только рожали… Все прекрасно устроились в жизни. У меня такая глупая способность – только девушка начинает со мной… как все вокруг сходят по ней с ума… И тебя тоже уволокут от меня через месяц…

– Меня никто не может уволочь! – разгневалась она. – Я сама выбираю. Сама беру. Уволакиваю…

– Так ты хочешь, чтобы я тоже?.. Как эти твои…

– Нет… не хочу… Не хочу! Хватит! С меня хватит… – заговорила она быстро и тихо. – У меня брат… Кто-то позвонил ему и сказал, что я – сука. А я для него была… Он гордился мной… Он во всём подражал мне… Даже пытался стихи писать… Всё спрашивал: «Я неудачник, Уля? Да? Ты у нас такая знаменитая. А я неудачник…» Организовал поп-группу «Весёлые ребята»… А потом повесился в ванной… Какой-то парень, которого я обидела, позвонил ему и сказал, что я б…

…Они шли по каменистой дороге среди каштанового леса.

Ульяна никогда не позволила бы себе говорить об этом вслух. Только в мыслях. Она так и не сказала ему явно причину, почему не хочет иметь детей.

В их роду в двадцатом веке люди не выдерживали… Слишком нежные были, хоть и на земле жили, крестьянствовали… Уходили из жизни по своей воле. Она не хотела, она боялась такой судьбы для своих детей и потому не хотела рожать…

…Дикие свиньи лакомились каштанами. Прекращали свою трапезу, когда Платон и Ульяна проходили мимо них. Провожали их недобрыми взглядами. У диких свиней всегда такой злой и недоверчивый взгляд. Даже когда вся земля усыпана каштанами.

Дорога шла вниз, и воздух становился теплее. Здесь уже были не каштаны, а сады.

Одичавшая корова ходила меж деревьев, выбирала грушу послаще, некоторое время смотрела на неё, любуясь, а потом широко разевала пасть и проглатывала тяжёлый сочный плод. Потом так же задумчиво вглядывалась в другую грушу.

И вдруг исторгла из себя вопль, в котором была тоска по стаду, по телятам, по красавцу быку. По его свирепому нраву и тяжести… По родному коровнику… По людям, которые каждое утро и каждый вечер доили её… По колхозу и социализму…

– Привет, Статёнушка, – ласково сказал ей Платон. – Ты что, не узнала?

– Не люблю, не люблю горы, – шептала Ульяна. – Сколько твоих друзей лежат здесь на кладбищах! Сколько ещё не погребенных лежат в ледниках… Не хочу! Не хочу! Ничего не видать. Ничегошеньки… Всё закрыто… Камни катятся… Вода сумасшедшая несётся… Люди шальные…

– Зато к Богу ближе, – сказал Платон. – А если подняться на вершину, весь мир виден…