«Чёрт, что это та…»

Он всё понял, встал и сдёрнул покрывало. На серых от времени простынях лежал использованный, а после старательно завязанный презерватив.

– Твою мать, черти! – выругался Егор вслух. – Хоть бы убирали за собой, гады!

Он сгрёб простыню за угол и рывком сдёрнул её на пол. Открыл комод, постельное бельё, лежащее в нём, было не менее серо и пахуче, чем то, что он сбросил на пол. Егор плюнул внутрь и задвинул ящик.

С отвращением посмотрев на кровать, он, подумав, пошёл на кухню. Достал бутылку, и лихо влил в себя половину. Так как пить Егор не привык, то задохнувшись от горечи, хлынувшей по пищеводу вглубь живота, закашлялся.

Отплевавшись, он, прихватив коньяк с собой, вернулся в комнату. Проведя рукой по выключателю, погасил свет и, поставив бутылку на пол, плашмя рухнул на кровать. Лежать с ногами, находившимися на полу, было неудобно. Егор поёрзал и, подтянувшись на локтях, лёг на кровать полностью.

Тело отяжелело, голова же, напротив, стала необычайно лёгкой. Впервые за этот день, он почувствовал, как боль отступает. Она, эта долбящая изнутри боль, вся как-то скукожилась и, не прощаясь, стала уходить. Но на пороге вдруг остановилась и в нерешительности оглянулась.

– Шалишь подруга, – Егор пьяно рассмеялся в темноту и, нашарив рукой бутылку, глотнул ещё.

Вот теперь боль ушла, и даже дверью на прощанье не стала хлопать.

Правильно, именно так и должна поступать настоящая женщина. Он вновь хрипло расхохотался и блаженно прикрыл глаза. Тяжёлое тело тянуло сознание вниз, в самую глубину сна, но лёгкая голова, пенопластовым поплавком стремилась вверх, на поверхность. Так, он и застрял на границе между сном и явью, в этаком полудремотном состоянии, когда находишься ещё не там, но уже и не здесь.

Мысли, в испуге разбежавшиеся от спиртного, набравшись храбрости, стали возвращаться. Странные это были мысли, не мысли даже – размышления. Всё, в чём он боялся себе признаться, осмелело и настырно начало теребить его.

«Обрати на нас внимании, а? Обрати! Хватит убегать и прятаться. От себя не убежишь. А, мы это часть тебя. Может, настало время сесть лицом к лицу и поговорить?»

Егор попытался отмахиваться от них, но тяжёлое тело не слушалось, и он сдался – поговорим.

Размышления покивали и, обретя вдруг плоть, расселись вокруг него.

Егор обвёл их глазами.

Вот – тот, кем он был.

Вот – тот, кем он не был.

А, вот – тот, кем бы он мог стать, если бы…

Тот, кем бы он мог стать покивал, как бы соглашаясь с ним:

– Вот именно, если бы…

Это если бы имело красивое имя – Людмила.

…Люда, Людочка, Людмила…

Жена его терпеть не могла, когда её называли иначе, чем Людмила. Не признавала она никаких уменьшительно-ласкательных сокращений, а уж от нейтрального Мила, шипела как рассерженная кошка. Чем вызвана подобная реакция, Егор, почти за десять лет супружеской жизни выяснить не смог.

Была она младше его на пару лет. Крепенькая девочка Людмила, с третьим размером груди, упругой попкой и стройными ногами. Круглым строгим лицом и рыжими глазами с загадочной поволокой. Когда Егор смотрел в эти глаза, всё казалось ему, что она чего-то хочет, но сказать или не решается или не может, а может, не хочет. Мол, сам догадайся, разгадай мою загадку. Егор вот, не разгадал, как ни старался.

Привлекла его Людмила своей холодностью и неприступностью. Тем, что в упор не замечала его – красивого парня Егора, звезду спорта и без пяти минут чемпиона. Жаль, но пять минут эти, отделяющие его от международной арены, славы и гонораров, так и не прошли. Досадная мелочь, случайность, ошибка на тренировке, юношеская лихость и бравада подвели красивого парня Егора. Травма колена, врачебная комиссия и как итог – медный таз, если не сказать грубее, накрывший его мечту о славе. Так и остался он у этого самого таза, оказавшегося не медным, а деревянным и разбитым.