Цейссер был далеко не новичок в оперативной работе. Половину жизни, если не больше, он провел на нелегальном положении, а этот человек без шеи знает о нем, получается, едва ли не больше его самого. Многие события, казавшиеся ему с вершины более чем полувекового жизненного пути малозначимыми, давно похороненными в хаосе времени, вдруг явственно встали перед мысленным взором и образовали стройную конструкцию. Это была клетка. Просторная, добротная, даже, может быть, красивая, но клетка. Штумпф как будто переключил рубильник и оставил волю Цейссера без тока. Аккумуляторы еще позволяли держать тусклую «аварийку», но работать эта машина уже не могла. Шипящий голос Штумпфа вывел его из оцепенения.

– Вы возглавите Министерство государственной безопасности. Делайте все, что прикажет Ульбрихт. Мы вам поможем. В советском МГБ есть наши люди. В свое время они выйдут на вас. Мы с вами пока что будем видеться редко, но это не значит, что можно попробовать меня обнести. Не выйдет. Работайте нормально, как положено коммунисту. Больше слов, меньше дела, больше пафоса – меньше конкретики. Ульбрихт любит фанфары. Скоро вам представят список людей, которых вы возьмете в свой аппарат. Уверяю вас, это не пустышки, а очень опытные и умные профессионалы. Где у вас кадры, дорогой мой Вильгельм? Русские? Не смешите меня. Они уйдут рано или поздно, и тогда Германия снова станет Германией. Самое страшное уже позади. Мы оттолкнулись от дна…

Цейссера раздражал этот шипучий голос, он сводил с ума. Его, мэтра подпольной работы, матерого провокатора, и так тупо окручивает какой-то хрен без шеи!.. Во время войны Цейссер работал с немецкими пленными, а ведь среди них тоже были люди разные, были и юные фанатики, вечно благодарные Гитлеру за обретение национального достоинства, Гитлерюгенд, и утонченные дворяне, военные не в одном поколении, считавшие, что долг – это их второе я, и всех их Цейссеру удавалось ломать. И вот, так по-глупому, на скамейке на полуобледеневшем берегу Шпрее, с упертым в бок «Люгером», его самого завербовали, как какого-то щенка-недоноска. Впрочем, тот же опытный ум нелегала успокаивал: вербовка это не конец, скорее наоборот, это – начало. Начало новой игры, и кто в ней еще победит – посмотрим. Он бил морды этим наци в 20-е, валил их, глядя через перекрестье прицела в Испании, не боялся в 40-е, когда они были сильны и их господство, казалось, не прекратится никогда. Он не сложит оружия и сейчас, когда надежно обезглавленная гидра ожила и обвивает его заново отросшими змеиными шеями, рвет его мясо, душит удавьими кольцами.

Так думал Цейссер, оказавшись снова в кабине своего «Хорьха». Незнакомец же остался сидеть на скамейке. Он еще и еще раз мысленно возвращался к разговору, потому что губы его шевелились, а лицо отражало эмоции. Чаще насмешку.

– Ульбрихт, Ульбрихт… шептали едва слышно губы – м-да… Ульбрихт… по-русски слышится что-то вроде «ублюдок брюхатый»

Штумпф, ко всему прочему, оказывается, еще неплохо владел русским.

Примерно в это же время в палате комплекса клиник «Шарите», выходящей окнами на улицу Инвалидов, случилось знаменательное событие. Пациент, пролежавший 6 лет и 8 месяцев в коме, открыл глаза. Парень-подводник, кавалер железного креста 1-й степени, поступивший в мае 43-го с простреленным позвоночником, в своей жизни до ранения был, несомненно, человеком уникального здоровья и физических возможностей, каких сейчас уже давно нет среди городских жителей. Если бы это было не так, его бы жизнь закончилась еще тогда, в 43-м. Но богам было угодно пошутить. Отправляясь в свой летаргический сон на пике могущества империи, парень и не подозревал, что «проспал» падение Берлина, смерть двух вождей, арест третьего