– Мы же его вернули из мертвых, – ответил за Джейкоба Элайджа. – Никто не любит быть в долгу.

Блэр поморщилась. Порезы горели как от огня. Их руки с Джейкобом объял дым, смешанный с кровью, соединил с такой силой, словно их склеили. Боль расползалась по телу, закрадывалась в каждую частичку, будто по венам текло разбитое стекло. А потом откликнулась душа. Блэр стиснула зубы, борясь с тошнотой. Метка, связывающая ее с Клаусом, зажглась, разрезая на части.

– Блэр! Клаус! – шикнул Элайджа ей на ухо, сжимая плечо.

Она опомнилась, послушно зажмурилась, отдаваясь магии Джейкоба. Ему тоже было больно, но не так, как ей, – часть его сознания была не в теле, а направлялась в хаос. Он вел ее душу за собой по нити, которая тянулась к Клаусу… И она позволила себе вспомнить его улыбку, глаза, как он касался, целовал, ласкал тело… Боль утихла, прячась от воспоминаний, а метка загорелась сильнее.

Блэр вздрогнула, осознавая вдруг, что покидает тело. Она вздохнула в последний раз и расслабилась, погружаясь в покой, тишину, умиротворение… не было боли, но не было и чувств. Было… никак. И это было так прекрасно. Так легко…

– Вернись же! – Жгучая боль на щеке. Кто это? Ей нужно…

Блэр ощутила, что ее зовут. Метка потянула за собой вглубь хаоса, в небытие, растворяя в себе, измельчая душу до крупиц. Но она знала, к кому несется…

– Вернись же! – Это отец? Элайджа тоже здесь? Что он забыл в хаосе?

Кто-то коснулся ее души изнутри. Горячие пальцы согревали, звали к себе, звали раствориться в себе…

Она закричала, вырываясь в жизнь. Блэр кашляла, слезы текли по щекам, так тяжело давался каждый вздох. Грудь горела, а душа металась, кроша ребра, оставляя ссадины на сердце и легких.

Разлепив глаза, она заметила лицо отца. Такое испуганное, словно она уже умерла. Он не знал, что делать.

Тело немело, унося в пучину покоя. И тут ее коснулись горячие пальцы, что залезли под топ. Душа начала затихать, отзываясь на мольбу.

– Эй, тише, – знакомый голос согрел обмякшее тело. Она сощурилась, не веря, что над ней склонился Клаус, вжимающий руку в ее грудь с такой силой, словно хотел достать душу. – Тише. Ты дома. Хаос тебя отпустил.

Блэр попыталась вздохнуть, но не смогла – внутри разлился пожар. Она хватала воздух ртом, но паника затягивала в кокон.

– Ребра сломаны, – констатировал Клаус. – Зови Аврору!

– Клаус!..

– Я справлюсь! Аврора! Сейчас!

Блэр хотела закричать, едва Элайджа осторожно передал ее Клаусу, но не смогла – ее утягивало в покой… туда, где нет боли… где нет чувств…

Клаус коснулся вены на ее шее, погружая в сон. Она бы хотела пошевелиться, сказать, что любит, но повиновалась магии, и все же упала в ничто.

Пробуждение походило на восстание из мертвых. Конечно, Элисон еще ни разу не восставала, но была уверена, что чувствовала бы себя именно так.

Сон не хотел отпускать, опутывал липкими лапами, затаскивая в пучину путанного сна, который тревожил всю ночь. Что ей снилось, она так и не вспомнила, остались только горечь на языке и дорожки слез на щеках.

Элисон прошла на кухню, чтобы найти чай или кофе, вздрогнула, заметив фигуру, сидящую за кухонным столом. Сердце пропустило удар. В прямом смысле. Но потом она заметила глаза мужчины в клетчатом пиджаке и расслабилась. Пустые, безжизненные. Всего лишь тень: отпечаток человека, что когда-то чувствовал, а теперь просто существовал, вспоминал и ждал следующую жизнь.

– Так ты умер, да?

Элисон села на соседний стул, уставилась на морщинистое лицо, пытаясь утихомирить сердце, стучащее где-то в горле. Надо привыкать: тени здесь повсюду.

– Ненависть захватит твое сердце, дитя. Захватит… ты пожалеешь, что не умерла. Пустота и страх…