. На освещённом солнцем склоне холма ниже белоснежных шатров, на помосте, покрытом коврами, в низком кресле сидел облачённый в парадные доспехи сам Великий Хан всех монголов. Он сидел неподвижно, скрестив по-монгольски ноги, оперев руки о подлокотники. Издалека не разглядеть было его глаза в монгольских веках. Сиантоли рассмотрел только усы и рыжую бороду. Но даже отсюда, из строя, на расстоянии двадцати шагов чувствовалась необыкновенная сила этого человека. В груди каждого воина возникал трепет и казалось, вот встанет этот повелитель и прикажет «Умри!» и воин с радостью умрёт для него.

Сиантоли долго преследовало это ощущение полной личной безвольности перед волей хана. Он ненавидел себя за это, но прошло нескоро. Вспоминая неподвижную позу Чингисхана, Сиантоли всегда задавался вопросом: о чём думал этот человек, посылая на войну десятки туменов?

Через неделю после смотра был получен приказ к походу37.

Огромное войско, которое на самом деле было лишь частью войск Великого хана пришло в движение. Послышалось множество команд, быстро поскакали вперёд лёгкие отряды разведки и передовые охранные подразделения, походным строем пошли основные конные сотни, закричали погонщики, заржали кони, взревели буйволы, нещадно понукаемые острыми пиками, заскрипели арбы и повозки, поплыли словно большие лодки по волнам верблюды, засеменили навьюченные сверх меры ослы и мулы, потопали нестройными колоннами пешие ратники. Вся эта масса людей и животных, невообразимым образом подчинённая замыслу одного лишь человека, постепенно вытянулась в несколько широких параллельных колонн и медленно, но неуклонно поползла по бескрайней степи к неведомой большинству идущих цели, на пути к которой почти гарантированно ожидались мучения и как большая вероятность – боль или даже смерть. Но почти никто из составляющих гигантскую армию людей и животных не сомневался в нужности и правильности этого всеобщего движения.

Войска шли на юг.

6

В первый день на марше к Сиантоли подъехал сотник Жаргал.

– Эй, Сиантоли, быстро растёшь! Не успел я к семье съездить, ты уже сотником стал. Станешь тысячником, меня не забывай, помни, кто тебя сделал десятником в великой армии монголов! – он протянул бурдюк с кумысом. – На-ка, попробуй, какой кумыс приготовила мне в дальний путь жена.

Сиантоли отпил пару глотков действительно хмельного напитка.

– Крепкий. Хороший кумыс готовит твоя жена. Тот, что нам выдают38, совсем не такой.

Странно, но в душе Сиантоли даже обрадовался встрече с Жаргалом, вроде как старому другу. А ведь по сути они враги, тем более теперь.

– Как тебе наши степи? – спросил Жаргал, показывая широким жестом вокруг.

Вокруг, сколько было видно, ехали люди на лошадях. Сиантоли подъехал ближе. Они шли стремя в стремя.

– Красивые степи. Просторно. Мне нравится. Только леса не хватает, я к лесу привык, и чтобы на горах.

– Скоро будет тебе и лес, и горы. Только степь лучше. На, хлебни ещё. А как тебе наше синее небо? Где такое увидишь?

– У нас тоже зимой так, небо всю зиму синее, – ответил Сиантоли, закусывая кумыс каменно-твердым хурутом39 из седельной сумки. Здесь речек быстрых не хватает. Знаешь, как красиво река течёт под скалами! А как рыбу в быстрой речке ловить знаешь?

– Нет, не пробовал. Научишь?

– Научу, когда речка будет.

– Всё у нас с тобой будет, Сиантоли! – Жаргал явно захмелел, ему хотелось говорить. – А у нас степная охота! Ты с соколом охотился?

– Нет, у нас это не принято. Дай ещё глотнуть. Зато у нас море недалеко. Ты видел море, Жаргал? Оно синее-синее и нет ему края. А если ветер и тучи, то чёрное и страшное!