Река была большой и действительно вызывала по крайней мере уважение. Зима приближалась к завершению, река была покрыта прочным чистым льдом, чёрным с белыми трещинами, снег смело ветром в сугробы под берегом, и сугробы эти были настолько тверды, что лошадь с всадником почти не оставляла на них следа.

Местность была холмистая, вдали виднелись невысокие горы, но всё это было безлесым, покрытым светло-жёлтыми травами, местами достигавшими высоты лошади. Лишь в неглубоких ложбинах росли деревья, которые удивили Сиантоли больше всего. Это были дубы, те самые дубы, которые растут на его родине, всего в дне пути от тёплого незамерзающего моря и в сотне дней пути отсюда. Да, это именно они, в течение всей зимы не сбрасывающие жёлто-коричневых листьев размером в две человеческих ладони и жёстких, будто высушенная невыделанная кожа козы. Эти листья удивляли многих – они оставались на ветвях даже при таких ветрах, когда срывало войлочные пологи с геров, а повозки сами собой начинали катиться по степи.

Морозы стояли очень сильные, и несмотря на тёплые шубы и шапки, полученные всеми без исключения, люди страдали от холода. Особенно доставалось южанам – ханьцам и тангутам, никогда мороза не знавшим. В первые дни случались обморожения среди часовых, за что были примерно наказаны командиры – негоже терять людей из-за непогоды, ещё не добравшись до места сражения.

Но в общем погода в этом краю была радостной – солнце светило ежедневно на совершенно безоблачном, действительно Вечно Синем Небе. Оно светило монголам на их родине и обещало им великие победы.

Войска всё прибывали, и вскоре до самого края видимой земли стояли шатры и повозки, курились дымы, беспрерывно сновали во всех направлениях всадники. Когда с запада пришли воинские соединения уйгуров, а за ними тридцатитысячное войско карлуков, как оказалось, уже не старых противников, а союзников монгольского ханства, стало определённо ясно, что поход предстоит не на запад.

С первыми тёплыми деньками пришёл необычный караван, для которого заранее был оставлен южный склон холма. К вновь прибывшим никого не подпускали, было ясно, что прибыла персона высочайшего ранга. На пологом склоне выровняли площадки, на которых возвели необыкновенных размеров войлочные шатры белого цвета, украшенные красными и золотыми узорами. На эту красоту разрешалось смотреть только с очень большого расстояния. Любое приближение запрещала строгая охрана.

Войскам было приказано готовиться к смотру.

Ранним утром, задолго до рассвета все тысячи выстроились посотенно, одетые по-боевому со всем положенным вооружением, с оруженосцами и запасными конями34, с обозами, гружёными продовольствием и другими запасами, с повозками лекарей и ремонтных подразделений шорников, кузнецов и специалистов иных важных для армии ремёсел. Все эти войска стояли отдельными туменами35. Было приказано ещё раз осмотреть внешний вид каждого, чтобы ни одна нитка не висела, ни один волос у лошади не торчал вне положенной нормы.

Лишь край солнца блеснул над восточными холмами, ударили барабаны, раздались команды, и войско парадным маршем двинулось к ханским шатрам. Из колонны трудно было рассмотреть что-то впереди, да и смотреть было некогда. Было строго приказано следить за порядком и дисциплиной в строю. Но многие уже догадались, что войско осматривает сам Чингисхан! Казалось, движению этому не будет конца, таково было внутреннее напряжение у всех от простого воина до командующих туменами нойонов.

Наконец, тысяча Добун-Мэргэна приблизилась к холму и вошла в коридор, образованный двумя плотными рядами кешиктенов