Значит, он не был настоящим монархом. Он получил свой титул от отца, но на самом деле ему ничего не принадлежало. Впервые в наш идиллический мир ворвалась реальность, и я по наивности не осознала той тьмы, которую она могла породить. Мне хотелось лишь одного – вновь увидеть его улыбку.

– Ты во мне разочаровалась? – услышала я его голос.

– Нет, – тихо ответила я.

Обернувшись, он взглянул на меня:

– Даже теперь, когда ты знаешь, что я всего лишь марионетка отца?

– Ты не марионетка. Титулы меня не волнуют, Филипп. Мы счастливы вместе, и больше нам ничего не нужно.

Он грустно усмехнулся:

– Может, тебе и не нужно, но не мне. Я рожден, чтобы править. Я унаследовал свои земли от моей покойной матери, и я такой же Габсбург, как и мой отец, будь проклята его скаредная душонка. Я заслужил свою корону. Он не вправе меня ее лишать, пока не сочтет, что я ее достоин.

– Филипп, корона – вовсе не то, чем кажется. Мои родители носят короны, и что это им дало? Мать посвящает все свое время Испании, отец же месяцами путешествует по королевству, угрожая строящим козни грандам, иначе они могут счесть его слабым и попытаться устроить переворот. Легкой жизнью это не назовешь.

– Возможно. – Он снова повернулся ко мне, протягивая руку. – Иди сюда.

Я медленно подошла к нему. Он взял мои руки в свои:

– Прости меня. Ты ни в чем не виновата. Но мне хотелось бы оставить свой след в этом мире. Я не могу всю жизнь считаться необъявленным наследником своего отца.

– Ты оставишь свой след. – Я посмотрела ему в глаза. – Когда-нибудь он умрет, и ты унаследуешь его мантию. Ты будешь править всем, чем правит он, и даже большим. А я буду рядом с тобой, любовь моя.

Кивнув, он провел пальцем по моей щеке:

– Да, конечно. Когда-нибудь. – Он слабо улыбнулся. – Знаю, тебе тоже нелегко пришлось. Я получил твое письмо и обещаю, что поговорю с Безансоном, как только он вернется. Я взял его с собой, чтобы он помог мне в Генеральных штатах, поскольку понял, что сам ничего не добьюсь. Решил, что его присутствие может склонить их на мою сторону. Он все еще там, пытается стегать дохлую лошадь. Но я уверен, он не мог преднамеренно приказать так поступить с твоими дамами. Тут наверняка какое-то недоразумение.

Я прикусила губу, не став говорить того, что уже поняла: архиепископ действовал с обдуманным злым умыслом. Вероятно, он пытался разлучить меня с моими испанскими союзниками, чтобы теснее привязать к Филиппу. Но как бы он ни был мне отвратителен, я не могла ничего поделать, пока он находился в Генеральных штатах, а моих дам уже не было рядом.

Но теперь я знала, что Безансон – мой враг.

Неделю спустя мы с Филиппом ужинали наедине в моих покоях. До этого мы два-три дня провели на охоте в ближайшем лесу, взяв с собой лишь нескольких слуг. Мне не доставляло никакого удовольствия ставить силки на кроликов или выслеживать кабанов и оленей, но, проведя какое-то время в своей стихии, Филипп вновь обрел уверенность. Наши ночи были долгими и страстными, чему помогало отсутствие обычного придворного этикета. Если честно, мне даже жаль было возвращаться: простая жизнь в лесу нравилась мне куда больше, чем дворцовая роскошь.

Мы наслаждались жареными перепелами в сливовом соусе, когда ворвалась Беатрис:

– Ваши высочества, прошу простить за вторжение, но прибыл курьер. Он говорит, у него срочное письмо.

Филипп отодвинул кресло и встал.

– Нет, останься, – сказал он мне, когда я тоже поднялась. – Сперва сам с ним повидаюсь. Может, ничего особенного. Заканчивай ужин, а я скоро вернусь.

Я кивнула, глядя на Беатрис.

– Письмо из Испании, – сказала она, едва Филипп вышел.