– Моим дамам пришлось терпеть невыносимые лишения, – наконец с нарочитой суровостью прервала я его. – Не могу понять, почему вы не воспользовались средствами, которые я выделила на их содержание.

– Средствами, ваше высочество? – заморгал он, словно я была неким странным существом, чей язык он не вполне понимал. – Мне не известно ни о каких подобных средствах.

– Как вам может быть неизвестно? Я сама написала расписки, прежде чем уехать вместе с мужем.

– Да, о расписках мне известно. – Он перелистал страницы гроссбуха и ткнул в него пальцем. – Вот, смотрите – я передал их на одобрение секретарю мессира архиепископа. Но ни одна из них не касалась содержания ваших дам. Более того, мне сказали, что ваше высочество уволили их со службы и они должны вернуться в Испанию.

Я захлопнула гроссбух, едва не прищемив пальцы. Казначей попятился, словно ожидая удара.

– Вот как? – произнесла я тоном, способным заморозить мед. – Так знайте же – я эрцгерцогиня Фландрии, и я не помню, чтобы отдавала подобные распоряжения. Я требовала для моих дам лишь обычного отдыха и нескольких комнат, где они ни в чем бы не нуждались. Похоже, придется напомнить мессиру Безансону, что правит здесь вовсе не он.

Казначей схватил свой гроссбух и выбежал за дверь. Мадам в страхе взглянула на меня:

– Боюсь, вы не понимаете, ваше высочество. Умоляю вас, не пытайтесь ему противостоять. Он пользуется огромным уважением как у двора, так и у его высочества вашего мужа. Выступая против него, вы рискуете стать худшим его врагом.

Я молча смотрела на нее. Где-то в моей голове прозвенел предупреждающий звоночек, но я предпочла не обращать на него внимания. Я не могла позволить, чтобы Безансон вмешивался в дела моего двора или принимал за меня решения.

– Благодарю за совет, мадам. И ни в чем вас не виню. Можете идти.

Быстро присев, она вышла.

К ночи, проследив, чтобы моих дам разместили в подготовленных для них комнатах, я вернулась в свои покои. На следующий день я приняла решение отправить их в Испанию еще до возвращения Филиппа и Безансона. После испытанных женщинами унижений Фландрия навсегда осталась бы для них кошмаром, и, честно говоря, мне не хотелось постоянно встречать их укоряющие взгляды. Я не могла позволить уехать донье Ане, учитывая ее состояние, но остальные вполне могли перенести путешествие. Снова позвав к себе мадам де Гальвен и казначея, я отдала соответствующие распоряжения. Меньше чем через неделю мои дамы были уже на пути в Антверпен, где ждал специально предоставленный для них корабль. В пути было и мое письмо, отправленное с курьером Филиппу, в котором я описала ему все случившееся. Пусть Безансон это прочтет, самодовольно подумала я.

Я назначила моей дуэнье врача, который бывал у нее каждый день. К моему облегчению, под его наблюдением она начала поправляться, хорошо ела и даже жаловалась, что не понимает ни слова из того, что говорит ей пожилой доктор.

– Хотя он прекрасно понял, когда я дала ему по рукам после того, как он попытался обследовать мою грудь, – заявила она. – Вот наглец! Можно подумать, я бы позволила ему совать руки куда попало.

Я усмехнулась про себя. К тому времени, когда вернулся Филипп, она уже выздоравливала.

О том, что поздно ночью приехал мой муж, я, однако, узнала лишь на следующее утро. Быстро одевшись, я направилась в его покои. Филипп сидел в своей спальне с закрытыми ставнями, в грязной походной одежде. Рядом с ним стоял полупустой графин с вином.

Я остановилась на пороге:

– Филипп?

Не глядя на меня, он наполнил кубок, осушил его одним глотком и наполнил снова. Я подошла к нему: