Старик молчал; Корональ, не дождавшись от него слов раскаяния, вздернул брови. На лице его выписалось задумчивое выражение.

- Слово, - резко, почти грубо бросил он, не глядя больше на старика и протягивая руку к волшебному зеркалу, словно тот может вложить это самое слово в протянутую ему ладонь.

- Не говори ему, отец! Не говори! - билась и кричала Нова. - Не отдавай мою магию ему!

- Махаон, - прошептал старик еле слышно, и Корональ удовлетворенно усмехнулся. - Ее тайное защитное Слово - махаон.

- Маха-аон, - протянул он насмешливо, сняв тонкими пальцами лепесток пламени с лампы, протянутой ему слугой. Пламя не жгло его; оно покорялось его магии. - Царская яркая бабочка…

Пламя из ладони Короналя яркой вспышкой прокатилось по спине Новы, и на коже, словно просвечивая сквозь нее, проступил яркий рисунок бабочки, расправившей пестрые огненные крылья.

- Теперь ты моя, царская бабочка, - шепнул Корональ, склонившись к рыдающей Нове. Его рука скользнула по рисунку, обводя контуры трепещущих, словно живых, крыльев, и яркая алая бабочка замирала, умирала, покрываясь тонкой пленкой изморози. - Моя рабыня. И я буду брать у тебя все. Твою магию. Твое тело. Твою жизнь.

***

5. Глава 5

Корональ плохо спал эту ночь. Призраки прошлого склонялись над ним, взглядывали в его глаза пустыми высохшими глазницами и он метался в горячей душной постели, скрипя зубами во сне, комкая влажную от пота простынь…

Проснулся внезапно, уселся, дико озираясь. Сон медленно покидал его, оставлял разум, объятый огнем. Стихали крики и рев пламени, пожирающего дом, стирались в памяти ужас и отчаяние.

- Будь он проклят! - шипел молодой Корональ, яростно выпутываясь из постельного белья. - Он несет мне только страдание и ужас! Нужно было думать, прежде чем снова прикасаться к его поганой жизни…

Но больше ужасов прошлого, больше страха и боли его разум во сне терзало сладкое видение нежной девичьей груди, к которой он прикоснулся накануне. Ладони его горели, словно ими он черпал раскаленный металл, и болезненный жар, растекаясь по венам, достигал сердца, наполняя его тяжестью и невыразимым, сказочным, наркотическим блаженством, а тело реагировало возбуждением, само собой, на одну только мысль о девчонке, которую он - хоть недолго, - но все же держал в руках.

Мерзавка, мерзавка!

Даже ледяная вода, которой Корональ щедро плеснул себе в лицо, не остудила его жара, не смыла ту болезнь, что зовется страстью, разрушающей и мучительной, но при этом влекущей, не позволяющей забыться ни на миг…

Опрометчиво данное слово не позволило Короналю овладеть девчонкой, хотя видят Духи, ему хотелось, очень хотелось! Его кровь рядом с нею закипала, словно вода на тонкой серебряной стенке чаши, поставленной на огонь. Он не вынес, не вынес соблазна, и оголил девчонку, разодрал на ней платье, лишь бы только коснуться ее груди, ее тонкой ароматной кожи, лишь бы только хоть немного облегчить свое страдание, свое влечение, свою кипящую страсть… Но вышло только хуже.

Не пришло облегчения, чувство обладания не помогло справиться в диким, неконтролируемым желанием. Сжимая, тиская жадно грудь девчонки, Корональ на миг позабыл даже о мести и рев всепожирающего пламени в его памяти стих. В тот миг ему больше всего хотелось закрыть зеркало, навсегда забыть старого мерзавца, принудить Нову прижаться к себе, откинуть, голову на его плечо, выгнуться, выставив вперед прекрасную грудь с торчащими сосками, подставив ее под его  ласкающие ладони. Всего миг сопротивления, всего одна слеза, всего одно сожаление - а дальше девчонка утонула бы в его жадных ласках, захлебнулась бы наслаждением, когда его пальцы, словно упругие струи воды, теребили бы ее соски, а ладонь медленно оглаживала тонкий нежный бархат ее кожи, от дрожащего горла вниз, вниз, по вздымающейся груди, по подрагивающему животу, и меж стыдливо сжимающихся стройных бедер.