– Мерзавцы, хамы, красная сволочь! – закричал он, как затравленный зверь. – В морду, в морду вас! Мало вас пороли, вешали, собаки? Мало! Мало! Всех, всех загоним штыками в могилы, в подвалы. Где вам и место…
Вдруг вскочил со своего места Мишка Соломин и закричал:
– Ату его, ребята! В костер паразита!
Он подбежал к юнкеру и сильным ударом сбил с ног. Юношу со всех сторон обступили красноармейцы и начали пинать. Потом подняли и понесли к костру.
Ротный закрыл глаза. Он слышал, как острый крик прорезал их нарастающий гнев. Когда крик смолк, ротный открыл глаза и увидел поднимающийся над костром столб искр.
На следующее утро на вокзальной площади разгорелся революционный митинг. Меся топкую грязь сапогами, валенками, лаптями, солдаты Варнавского полка шли на площадь. Возбуждение было по поводу поражений последних дней. Раздавались громкие крики: «Вали, ребята, на митинг! Сами разберемся, почему нас гонят на убой!»
Ораторы один за другим влезали на дерновую крышу привокзальной будки и произносили речи.
– Почему нас бьют корниловские банды? – кричал один из них. – У Корнилова пятьдесят тысяч кадетов, а на него бросают по одному полку, на убой…
– Почему кадетов подпускают к Екатеринодару?.. Какой тут план? – кричал другой оратор.
– Измена, ребята! Тащи сюда командира и комиссара. Пущай ответ держат! – кричал третий.
Тысячная толка рявкнула: «К ответу!» – с такой силой, что грачи взвились с крыш и деревьев под самые тучи.
Наконец на трибуну влез командир полка Сапожков>16. Костлявое и бритое лицо его было бледно, но решительно. За ним неуверенно следовал комиссар полка, под его треснутым пенсне в глазах прятались страх и нерешительность.
– Хотите знать, дьяволы, почему нас бьет золотопогонная сволочь? – начал Сапожков не слишком громко, но так, чтобы было слышно повсюду. – А вот из-за этого крика и безобразия. Мало того, что вы не выполняете приказы командиров, развели вольницу, но и гавкаете по всякому поводу. Кто вам сказал, что нас разбили? Кто вам сказал, что Корнилова предательски подпускают к Екатеринодару? Ты, что ли? – при этих словах командир полка вынул из кармана наган и указал им на кого-то из стоящих внизу. – Ну-ка, влезай сюда, поговорим… Ага, это не ты сказал… – уже примирительно произнес командир, убирая наган в карман.
Первое напряжение было снято. Толпа внимательно слушала своего командира. Тот, улыбнувшись, уже примирительно продолжил:
– Вы думаете, я такой дурак – не понимаю, чего вы бузите. Вон, Федька Иволгин – раз. Терентий Дуля – два. Мишка Соломин – три – узнали, что на соседней станции стоит цистерна со спиртом. Ну, ясное дело, ребята рвутся в бой… (Комиссар криво улыбнулся, в толпе раздался смех). Ясное дело, главком – предатель, командир полка – мамкин сын, а вдруг цистерна со спиртом попадет в руки к корниловским офицерам? Вот горе-то для республики… (взрыв хохота раздался на площади).
Выждав паузу, Сапожков заявил:
– Ну что, инцидент считаю исчерпанным, товарищи… (солдаты примирительно загудели). – Теперь слово комиссару полка, товарищу Соколовскому…
«Вывернулся, шут гороховый», – зло подумал про себя комиссар, но в душе был благодарен Сапожкову за то, что тот снял кровавое напряжение митинга.
– Бойцы, не время сейчас для митингов, – начал Соколовский с пафосом.– Вы горстка революционных бойцов. Трудящиеся всего мира с надеждой смотрят на вас. Паразиты, ползучие гады, банды Корнилова и всякая контрреволюционная сволочь должны быть выметены железной рукой пролетариата и крестьянства с кубанской земли! – Потом Соколовский задумался и добавил: