– Да, дали нам сегодня, братцы, жару золотопогонники! – прервал тягостное молчание один из бородачей. Почему нас постоянно бьют кадеты? А, товарищ ротный! – обратился он к командиру.

– Наверное, потому, что у них лучше выучка, больше военного опыта, они же почти все офицеры, профессионалы. К тому же у нас еще хворает дисциплина, нет опытных командиров, – парировал ротный командир.

– А вы из кадровых? – не унимался бородач. – Кем были в царской армии?

– Нет, я мобилизованный, до германской работал на военном заводе инженером в Питере. На фронте командовал полуротой, прапорщик. В пятнадцатом году попал в плен, бежал, потом вернулся на завод. И вот сейчас у вас командую ротой. Что еще? В Красной армии добровольно.

– Значит, вас у нас повысили.

– Получатся, что повысили.

Опять наступило тягостное молчание, которое прервал второй бородач, покуривая трубочку.

– Гнали нас при царе под Саракамыш. Ничего не объясняли: за что воюем, за что турок бьем. А горы там ужасные. Посмотришь, – аж дух захватывает… А теперь – не то: эта война – для себя, отчаянная… И все понятно – кто и за что…

– За что же? – улыбаясь, спросил первый бородач.

– Как за что? За справедливость. Чтобы не было на земле богатых.

– Это чтобы все были бедные? – ехидно переспросил первый.

– Что, дурак, пристал. Я же сказал, чтобы все было по справедливости. Если ты паразит, за чужой счет живешь, то тебя к ногтю. А кто трудится, тот достоин хорошей жизни.

– Товарищ ротный, – вдруг вступил в разговор молодой солдат, сидевший ближе всех у костра без шинели. – Вот среди буржуев много злодеев есть, но и среди нашего брата их немало.

– Раз уж через кровь переступили в четырнадцатом году, народ теперь ничем не остановишь, – ответил ротный.

– Я не по то, – повторил голос из-за дыма. – Враг – он и есть враг, кровь за кровь и все такое прочее… А я – про злодеев.

– А сам-то ты кто есть? – спорил бородач с трубочкой.

– Я-то? – многозначительно и тихо ответил голос. – Я и есть злодей…

Бородач с трубочкой наклонился к уху ротного командира и шепотом произнес: «Мишка Соломин. Скрытый алкоголик. Отчаянный парень. В боях свирепствует».

Неожиданно из темноты вынырнула фигура еще одного чернобородого красноармейца. На плече его висела шинель с погонами рядового. Он тащил за собой молодого парня в одной гимнастерке, без фуражки, с перебитой рукой. У костра солдат ловко сбил его с ног.

– Вот, сука, паразит… Допрашивай его, ребята…

Он пнул упавшего ногой и, срывая погоны с шинели, бросил их в огонь. Пленного обступили трое солдат.

– Лежим, значит, с ребятами в дозоре, – начал свой рассказ чернобородый. – Глядим: идут двое с их стороны. Крикнули: «Пароль!». Они побежали. Мы залпом. Один упал, второй убежал. Вижу: у него сапоги хорошие. Подхожу, а он живой…

– Ты кто такой, отвечай! – прокричал один из обступивших, схватив юношу за чуб.

– Вольноопределяющийся из юнкерского батальона, – зло сказал тот.

– Глазами блескает, вот сволочь…

– Мальчишка, а злой, гадюка…

– За отцовские капиталы пошел воевать… Видно, из богатеньких…

– Чего на него смотреть? В расход его…

– Постой, может, у него какие бумаги? В штаб его…

– Волоки его в штаб! – раздалось сразу несколько голосов из среды солдатской вольности.

– Нет! – закричал чернобородый, кидаясь к пленному. – Он мой. Он раненый в меня два раза стрелял. Не отдам… – И закричал еще громче пленному:

– Скидавай сапоги!

Обритая круглая голова юноши отсвечивала в бликах костра. Зубы были оскалены, зрачки бешено вращались. Видно было, что тот вне себя. Он резким движением вскочил. Левая рука его безжизненно болталась в разорванном окровавленном рукаве гимнастерки. Из гортани раздался протяжный хрип, шея вытянулась. Все невольно расступились.