Озеро встретило Василька серым блеском. Лёд ещё не отошёл от берега – в полыньях покачивалась ржавая трава, обнажённые коряги торчали, как пальцы великана. Берег был скользкий, насквозь мокрый. Тишина глухая, как под колпаком. Ни кваканья, ни ветра – только редкие капли падали с деревьев в воду.

Вдруг Митька показал на воду:

– Глядите!

Озеро, спокойное весь день, вдруг почернело. Без ветра, без тучи – просто стало тёмным, как дёготь. И забурлило мелкими злыми волнами.

– Домой! – крикнул кто-то из старших. – Живо домой!

Дети бросились бежать. Василько обернулся на бегу – озеро уже успокаивалось, но чернота не уходила.

«Жди беды», – вспомнились слова Нестора-рыбака.

Беда пришла через три дня. Гонец из Владимира загнал коня. Великий князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо преставился.

Весь Ростов загудел, как улей. Смерть великого князя означала перемены. Большие перемены.

Василько стоял у окна, смотрел на двор, где в лужах отражались хмурые тучи. Крестик, подаренный матерью, грел кожу под рубахой.

Детство кончалось.

Похоронный звон плыл над Владимиром. Медные голоса колоколов сливались в скорбную песнь, уходили в серое небо, растворялись над потемневшими лесами, где снег в низинах еще не сошел. Ветер тянул сыростью, и под ногами хлюпала талая вода

Василько стоял в Успенском соборе между отцом и дядей Юрием. Впереди, на высоком постаменте – гроб. Великий князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо отправлялся в последний путь.

«Дедушка», – подумал княжич, хотя видел грозного владыку всего два раза в жизни. Огромный был человек – плечи не проходили в дверь, голос гремел, как труба. А теперь лежит тихий, руки на груди сложены, лицо восковое.

– Вечная память! – возгласил митрополит.

– Вечная память! – подхватили певчие.

Князь Константин наклонился к сыну, шепнул:

– Поклонись деду. Попрощайся.

Василько подошел к гробу, поклонился в пояс. Мертвец казался чужим – где грозные брови, где орлиный взгляд? Только седая борода та же, расчесанная, умащенная.

После отпевания – поминальный обед в палатах. Съехались князья со всей Северо-Восточной Руси. Восемь сыновей Всеволода сидели за одним столом – Константин, Юрий, Ярослав, Святослав, Иван, Владимир… Василько сбился со счета.

Разговор за столом шел тихий, осторожный. Все понимали – теперь, когда отца не стало, начнется дележ наследства. Кому Владимир, кому Суздаль, кому малые города?

Василько сидел за детским столом с другими княжичами. Ели молча – даже дети чувствовали напряжение. Только младший Святославич, пятилетний, громко требовал еще меду.

– Тише ты! – одернул его старший брат. – Не видишь – отцы наши думу думают?

И правда – взрослые князья о чем-то шептались, хмурились, качали головами. Василько видел, как отец с дядей Юрием переглядываются. Оба – старшие сыновья Всеволода, обоим хочется главными быть.

Через месяц после похорон деда князь Константин созвал бояр на совет. Собрались во владимирской гриднице – огромной палате с расписным потолком. За длинным столом сидели знатнейшие мужи: седобородый Гюрята, молодой Творимирич, воеводы, тысяцкие.

Василько привели с собой – пусть княжич привыкает к делам государственным. Усадили на лавку в углу, дали деревянного коня – играй тихо, не мешай.

– Господа бояре, – начал Константин. – Отец наш преставился, царствие ему небесное. Теперь решать – кому на Владимирском столе сидеть.

– По завещанию покойного великого князя, – встал Юрий, – стол Владимирский – мой. При свидетелях сказано, в грамоте записано.

– Завещание против обычая идет! – возразил Константин. – Испокон веку старшему сыну – старший стол. Я старший – мне и княжить.