И они продолжали. Бросок за броском, попытка за попыткой. Руки у Василька болели, плечо ныло, но он не сдавался. К вечеру из десяти бросков в цель попадало уже три.

– Достаточно на сегодня, – решил Ратибор. – Завтра продолжим. А теперь – к реке. Смоешься и поешь.

Сидели у костра, ели печеную рыбу, пили родниковую воду. Клязьма мерно плескалась о берег, где-то кричала сова, трещали поленья в огне.

– Дядька Ратибор, – спросил Василько, глядя на звезды, – а ты всегда воином был?

– Не всегда. Сначала обычным крестьянским сыном был. В деревне под Суздалем родился. Отец пахал землю, мать детей растила. Жили просто, но честно.

– А как воином стал?

– Половцы пришли. Набег сделали. Деревню сожгли, родителей убили, скот угнали. Меня чудом дружинники спасли – в лесу прятался. Вот и пошел к князю в службу. Мстить хотел. А потом… привык. Понравилось дело воинское.

Василько представил – как страшно потерять родителей, остаться одному. Ему стало жалко маленького Ратибора.

– А теперь ты меня учишь.

– Учу. Потому что помню – каково это, когда защитить некому. Ты, княжич, вырастешь – будешь людей защищать. А для этого сильным быть надо. И умелым.

– Я буду! – горячо пообещал мальчик. – Научусь всему! И сулицей меткой буду, и мечом храбрым!

Ратибор улыбнулся:

– Знаю, что будешь. Только помни слова мои – не клинок, а сердце. Без сердца воин – не воин, а убийца.

Ночью Василько долго не мог уснуть. В голове крутились события дня – уроки метания, рассказы о разном оружии, история Ратибора. А больше всего – эти слова: "не клинок режет воздух, а сердце летит к цели".

Что это значит? И почему так важно?

Пока он не понимал. Но когда-нибудь поймет. А пока – надо учиться. Учиться быть воином. Настоящим воином, который защищает, а не убивает.

За стенкой шатра мерно шумела Клязьма, и этот древний шепот воды был как колыбельная – успокаивающий, мирный. Завтра будет новый день, новые уроки, новые открытия.

А сулица обязательно будет попадать в цель. Обязательно.

***

Осенью 1217 года князь Константин взял сына на первую настоящую охоту. Не на зайцев с собаками – на кабана.

Лес стоял золотой, под ногами шуршала листва. Загонщики с рогатинами прочесывали чащу, гончие заливались лаем.

– Держись рядом, – велел отец. – Кабан – зверь опасный. Одним ударом клыков коня распорет.

Василько сжимал в руках легкую рогатину. Сердце колотилось – страшно и радостно одновременно.

Вдруг впереди треснули кусты. Огромный вепрь выскочил на поляну. Щетина дыбом, глазки красные, клыки желтые.

Дружинники ударили копьями. Кабан взревел, метнулся в сторону. Одно копье сломалось, второе застряло в боку.

– Добей! – крикнул Ратибор Васильку. – Твоя добыча!

Княжич соскочил с коня, подбежал к раненому зверю. Кабан хрипел, из раны текла кровь. Смотрел на мальчика мутными глазами.

Рука с кинжалом дрогнула. Жалко стало – зверь уже не опасен, зачем убивать?

– Что встал? – Ратибор подошел сзади. – Бей!

– Жалко его…

– Жалко? – Воин покачал головой. – Гляди – он мучается. Рана смертельная, но умирать будет долго. Милосердие воина – быстрая смерть, чтоб не мучился. Понял?

Василько кивнул. Поднял кинжал, ударил в шею, где Ратибор показал. Кабан дернулся и затих.

– Хорошо, – только и сказал Ратибор. – Теперь ты знаешь, каково это.

Но Василько не радовался.

Смотрел на мертвого зверя и думал: вот она, смерть. Быстрая, милосердная. Но все равно – смерть.

***

Утро после княжеского сбора выдалось серым. Декабрьское солнце едва пробивалось сквозь низкие тучи, а во дворе ростовского терема царила странная суета – не праздничная, а тревожная, как перед грозой.