– Бонды, внесите задаток за добрый корабль, пусть даже не новый, и отправляйтесь на нем викинговать, дабы с честью сложить головы в чужих краях.

Кривичи беспрестанно кланялись и в один голос восклицали.

– Князь! Милостивец! Все сделаем, как ты велишь! Сеять нынче не будем, купим ржи, наварим пива. Голожопицу не забудем отведать. Отдохнем от трудов, небось заслужили!

Не слушая их благодарностей, Харальд зашагал длинными ногами по песчаному берегу. Исландец Халльдор едва нагнал его. Он редко говорил, но сейчас не мог сдержаться. Косясь на мешок, висевший на поясе норманна и позвякивающий при каждом шаге, он проворчал:

– Конунг, ты жесток к серебру!

– Да, я не жалею золота и серебра, как все Инглинги. Хотя признаю, что щедрость иной раз не идет впрок. Вряд ли бонды разумно распорядятся деньгами. Кажется, они не собираются покупать корабль для викингования. Они могли бы добыть славу и большое богатство, а потом устроить веселый пир и вспоминать подвиги, совершенные во время похода.

– Не так уж они глупы, если устроят пир, не дожидаясь похода, – буркнул исландец.

Напутствуя норманна, Ярицлейв Мудрый заранее предупредил его, что в Киеве следует приобрести крепкую ладью, пригодную для плавания по морю, а также нанять опытного кормчего. Под обрывистым берегом Днепра кипела работа. Далеко по воде разносился перестук топоров, тянуло дымком от костров, на которыми висели железные чаны с кипящей смолой. Плотники оценивали заготовки, пригнанные по воде с верховий реки. Из векового дуба они ладили длинную ладью, из деревьев поменьше получался верткий рыбацкий челн. Начерно выдолбленные стволы окончательно отделывались, снабжались уключинам, веслами и прочим необходимым для долгого путешествия. Готовые ладьи рядами стояли вдоль берега, ожидая покупателя.

Харальд прежде начал с найма кормчего, знающего морской путь в Страну Греков. Расспросил плотников, работавших на берегу, он выяснил, что около церкви живет человек, многократно хаживавший в Царьград. Он отправился наверх к каменной церкви, построенной на церковную десятину. Церковь так и называлась Десятинной. Каменные строения были в диковинку, и Харальд внимательно осмотрел полосатые стены, сложенные из белого камня, который чередовался с рядами плоских плит из обожженной глины. И опять ему пришлось сравнивать Кэнугард с Хольмгардом. Новгородская Софийская церковь была выше и имела множество затейливых куполов. Однако дерево не могло сравниться по прочности с камнем, и в этом отношении Десятинная церковь выигрывала. Когда он нашел жилище кормчего, тот первым делом спросил его:

– Ты крестьянин али поганый?

– Я почитаю Христа, – ответил Харальд.

Кормчий объяснялся с чужеземцами на смеси нескольких наречий. Он немного знал северный язык, поскольку провел одну зиму в Упсалле. Языческие порядки, господствовавшие в Великой Холодной Швеции, вызвали у него глубокое омерзение. Мешая славянские и северные слова, он объяснил Харальду, что раньше на месте Десятинной церкви находилось языческое капище наподобие упсалльского Двора богов. Внутри ограды возвышался огромный идол с посеребренной брадой и позолоченными усами. Судя по описанию, там стоял Тор. Правда, кормчий называл повелителя грома славянским именем Перун.

– Тьфу, мерзость! – плевался кормчий. – Слава Богу, князь Владимир прозрел и велел стащить идола под гору и сбросить его в воду. Теперь благодать! Однако многие здесь до сих пор тайно жрут идолам.

Харальд договорился с кормчим, что тот поможет выбрать подходящую ладью и проведет ее до Царьграда. На прощание киевлянин предупредил норманна: