– Ну что ж, благодарствую вам за рассказы, а теперь пойдемте поглядим на озеро ваше, да на купцов. Поздороваться надо с нанимателями-то, – хрустнул пальцами Орис и спрятал улыбку. Вот те удивятся-то!

Кастор потемнел еще сильнее, чтобы скрыть негодование, накинул капюшон на голову, а руки спрятал в широкие рукава. Белые его одежды белыми давно быть перестали, но выглядел он всё равно как истинный служитель Святого Престола – гордо и величественно. Радон на его фоне съёжился, и, казалось, стал меньше ростом, правая рука его висела теперь мёртвой плетью вдоль тела.

Орис знал про Итру, что выходила она из Верхнего озера, спадала с Высокого Края в Черное озеро, а дальше в Нижнее, из которого разветвлялась на Ерёмку и Ерминку, те же широкими рукавами уходили до самого Ружского побережья. Судоходный сезон открывали ранней весной, когда лёд сходил, закрывали же в болотистый октябрь, когда берега брата и сестры цверой зарастали так, что и плоскодонке с трудом пройти, не то, что на вёслах. Змеистая цвера была погибелью корабельщиков в этих краях с тех пор, как люди сюда добрались. Воевали с ней и огнем, и мечом, и отравой, да всё бестолку, всегда возвращалась. Цверу облюбовали местные цапли, огромные сомы, а еще выдры – в плотной траве они строили гнёзда и растили молодняк.

Сейчас, раскинувшись на дне Черного озера, цвера выглядела как рыбацкая сеть, оплетала берега и ползла вверх по отвесному склону, цеплялась за Высокий Край, где пробивала камень и тянулась выше, туда, где похожие на трещины бежали жёлтые дорожки мха. Орис снова опустил глаза на дно озера, было оно черно-бурым, и торчали из него поросшие травой остовы старых барж, бочки, телеги, где-то даже цепи и крюки. По колено в грязи на дне копошились люди.

На высоких деревянных столбах покачивались масляные фонари. Черное масло, как всегда, горело ярко, но чадило сильно, и стёкла светильников быстро покрывались изнутри слоем гари, потому между столбами бегали мальчишки и, ловко забираясь наверх, меняли их. Кто-то с кем-то ругался, и эхо разъяренных голосов доносилось до берега.

Кастор подошёл к краю пристани, но тут же отшатнулся назад. Он бы, наверное, как суеверный бездарь, даже принялся молиться, но тяжесть гордости и белый цвет не позволяли. Орису так и виделась за правым плечом сура тень монсеньора. Тень эта все еще довлела над ними обоими, призывая к разуму.

Знание есть свет истины, путь твой, брат, должен лежать лишь через тернии ума, а потому присмотрись, что же ты видишь? Смотри, запоминай, обдумывай. Отбрасывай ненужное, то, что не имеет фактического доказательства.

Доказательства были – воды не было.

Взгляд Ориса устремился вверх, на Край, где высоко-высоко стояла стена леса, нависая над пропастью, бывшей когда-то Черным озером. На Краю толпились корабельные сосны, свесив макушки, кто на бок, кто вниз, как любопытные зрители, только их длинные, сильные корни и могли удержаться на здешней каменистой почве. Орис скользнул взглядом ниже, на срединный уступ, который держал на себе стены монастыря и пять его башен. Вырезанные прямо в теле скалы Лики Святых скрывались сейчас за строительными лесами. Лики были очень древние, даже сгинувший в болотах герцог Капет, и тот не пожимал рук их создателей.

– Ну и какие у тебя идеи, грамард? – спросил Кастор. – Дурачить бездарей? Разводить ниварских купцов на клёны? Явно же, что к делу Братства озеро это пропащее отношения не имеет, так зачем мы на него смотрим?

– И тебе совсем не любопытно? – с удивлением спросил Орис и, прищурившись, глянул на Кастора. – Разве магия ни есть суть необъяснимого? А наука ни есть инструмент познания? Хочешь быть писарем, так поезжай в Решань, а я останусь, буду разгадку пропавшего озера искать.