– Здесь, – прошептал Костя.

Они вошли.

Помещение оказалось шире, чем ожидали. Старые шкафы с оборудованием, панели, часть – разбита. Но в углу – стабильно мигающий огонек. Маленький зеленый свет, как сигнал с далекой планеты.

– Это оно, – выдохнул Леха. – Узел жив.

Костя подошел. Пальцы дрожали, но движения были точными. Он включил подачу тока от портативного генератора. Панель ожила. Экран, покрытый трещинами, показал частоту. Она уже была настроена.

– Кто-то уже пытался? – спросила Марина.

– Или он ждал, – сказал Леха.

Костя нажал кнопку передачи:

– Новоэлектрогорск. Узел Гама-7. Кто-нибудь… прием?

Шипение. Потом – пауза. Долгая. Затем…

«…Горск… слышу… прием…»

И снова шипение. И тишина.

– Это не та же запись, – сказал Костя. – Голос другой. Это другой человек.

Марина смотрела в экран. Но видела уже не цифры. Не лампы. А что-то далекое. Или кого-то.

– Теперь у нас есть направление, – сказала она.

И сеть, до этого мертвая, будто снова сделала вдох.

Сигнал не вернулся. Как будто испугался собственного голоса.

Они ждали. Без слов, без взглядов. Только треск в динамике – живой, как дышащая простыня. Слишком ровный, чтобы быть случайным. Слишком неровный, чтобы поверить.

Костя неотрывно смотрел на панель. Леха сидел у стены, плечи напряжены, пальцы сжимают плоскогубцы. Марина писала в темноте – на ощупь, по памяти. Будто уже знала, что дальше будет важнее, чем сейчас.

Воздух сменился.

Не запах. Не звук. Плотность. Как если бы кто-то в соседнем тоннеле задержал дыхание.

Панель мигнула. Погас зеленый индикатор. Щелчок – короткий, как осечка.

– Не перегрелся, – сказал Леха, уже проверяя контакты. – Это его кто-то вырубил.

– Может, автоматом? – Костя щелкал реле. – Перенапряжение или… внутренняя блокировка?

Марина молча смотрела в коридор.

– Или кто-то пришел, – сказала она.

Никто не ответил. Но каждый понял, о чем речь.

Приемник ожил. Сам. Без команды. Щелчок. Второй. Потом голос:

«…не… выходите…»

Слова не были страшными. Страшным было то, как они прозвучали. Не как приказ. Как просьба. Как будто кто-то умолял – не потому что опасно, а потому что снаружи уже нечего искать.

– Это предупреждение, – сказал Костя. – Или… остаток?

– Тон живой, – Марина не отрывала взгляда от темноты. – Я слышала что-то похожее в старой записи с маяка. Там тоже сначала было «мы внутри».

Леха хмыкнул. Почти устало.

– Внутри чего, вот вопрос.

Из глубины туннеля донесся звук. Сухой, почти ласковый: как будто кто-то провел ладонью по кафелю. Или когтями. Точно. Три коротких скрежета, пауза, еще один.

Костя включил запись. Пленка пошла, чуть дрожа, как если бы магнитофон тоже слышал и не хотел.

– Мы засветились, – Леха смотрел в сторону выхода. – Кто-то теперь знает, где мы. Это не просто узел. Это – входная точка.

– И что? Бежим? – Марина все так же спокойно. – Или ждем?

Костя не обернулся. Он смотрел на панель. Там мигал новый огонек. Красный.

«Слушаю… вас…»

Он нажал кнопку передачи:

– Кто ты?

Ответа не было. Только тишина. Но не полная – она звенела. Заставляла кожу стягиваться. Шум, как от слабого электричества внутри черепа.

И тогда – дуновение. Сквозняк. Не по воздуху – по нервам.

Город спал. Или делал вид. Над ним – бетон. Под ним – ответ, который не кончается.

Сеть дышала. И что-то дышало в ней.

Их услышали. Теперь точно. Осталось понять – кто именно.

Утро не наступило.

В подземелье «Фронтовой» время не шло – оно скручивалось, замирало, дрожало на месте. Когда Марина посмотрела на часы, они показывали 04:17. Через час – то же самое. Потом – 04:16. Она не сказала об этом вслух.