– Или шанс, – сказал Костя.

Он не спорил. Просто смотрел в мертвый металл.

А где-то на стене, внизу, под старыми зарубками, будто сам собой появился новый след – еле различимый, но свежий.

«Они слышат».

Снаружи снова начал накрапывать дождь. Пыльные улицы Новоэлектрогорска медленно впитывали воду, как будто город пытался смыть с себя воспоминания.

Ночевать в Пункте связи №9 было решением вынужденным. Дождь стал лить стеной, как будто город всерьез решил отмыться. Костя развел огонь в металлическом лотке из-под кабельной катушки. Пахло мокрой проводкой и сырым цементом.

Леха спал у стены, укрывшись курткой. Дышал медленно, почти неслышно. Лицо – как вырубленное из куска стали. Даже во сне он не отпускал плоскогубцы.

Костя не спал. Приемник был у него на коленях, пальцы медленно вращали регулятор. Эфир трещал, как костер. Он ловил не сигнал – тень сигнала. Шумы, которые цеплялись за каналы, как пыль за пальцы.

Он не знал, что именно ищет. Повтор? Новый голос? Самого себя?

Огонь потрескивал. Металл лязгнул где-то снаружи – может, дверь повело от сырости, может, ветер. Костя вздрогнул, вслушался, но не встал. Если это кто-то живой – он сам постучится. Если нет – тем более не стоит открывать.

Марина пришла утром. В плаще, мокрая, с замотанным в клеенку блокнотом.

– Я слышала, – сказала она без приветствия. – Вы передали.

– И получили, – ответил Костя. – Ответ. Настоящий. Там кто-то есть.

– Или был, – вставил Леха, поднявшись и потягиваясь. – Эхо старое, может, автоповтор. Ты сам говорил, что не уверен.

– Я уверен в том, как это звучало, – сказал Костя. – Это не машинное.

Марина ничего не сказала. Села у стены, вынула карандаш.

«Они услышали. Но не откликнулись. Или не успели. Или не могут. Или не хотят. Или просто замолчали, чтобы мы сами решили, что делать».

– И что теперь? – спросила она.

Костя посмотрел на нее, потом на Леху.

– Есть еще одно место, – сказал он. – В списке. Радиоузел. Подземный. Ниже уровня канализации. Закрыт с начала войны. Но там должен быть узел резервного питания. И… передатчик военного уровня.

– Где? – Леха снова стал серьезным.

Костя развернул карту. Тонкий красный крест стоял на границе Кировского и Заводского районов, в старом метро.

– Под станцией «Фронтовая». Глубоко. Там даже после всего держался сигнал. Марина показывала – в записях были помехи на той частоте, когда никто не передавал.

Марина кивнула. Она тоже это видела. Но тогда не понимала.

– Значит, идем туда, – сказал Леха. – Впервые – по-настоящему вглубь.

Он не улыбался.

И никто не пытался сделать вид, что это будет легко.

Дождь снаружи закончился. Лужи высохли быстро, как будто испарились вместе с сомнениями. Осталась только дорога – вглубь. И голос, который мог быть чьим угодно.

Метро встречало не холодом – пустотой. Воздух под «Фронтовой» был стоячий, с привкусом меди и гари, как будто что-то когда-то сгорело и не до конца догорело.

Троица стояла у заблокированного входа – массивная решетка, замки, остатки бетонных укреплений. Табличка наполовину облупилась, но все еще читалась: «Гражданское укрытие. Доступ по распоряжению командного сектора».

– Когда-то тут было дежурство, – сказал Леха. – Сутки через трое. Запасники, гражданская оборона, связисты. А потом…

Он ударил ломом под основание. Металл скрипнул.

– Потом все это стало могилой.

Замок сдался на третьем ударе. Решетка отъехала с хрустом. Внутри – темнота, не просто черная, а густая, липкая. Как вода, но без отражений.

– Ну что, – сказал Костя. – Вперед?

Марина молча достала фонарь.

Они пошли вниз. Шаги глухо отдавались от стен. Рельсы под ногами были ржавыми, но не разрушенными. Впереди – развилка, старая дверь со знаком молнии и надписью краской: «Точка Гама-7. Без допуска – не входить».