Торин шагнул через порог, и несколько пар глаз повернулись к нему. Кто-то приветственно поднял кружку, кто-то кивнул, а кто-то демонстративно отвернулся – не все в племени относились к нему дружелюбно.

– Эй, Торин! – окликнул его Мерен, молодой рыбак с рыжей бородой. – Иди к нам, выпей! Может, настойка поможет тебе забыть о неприятностях!

– И о твоей несбыточной любви к дочери знахарки! – добавил кто-то из темного угла, вызвав ещё один взрыв смеха.

Торин улыбнулся, но промолчал. Как раз дочь знахарки сегодня утром призналась в любви. Он обвел взглядом помещение, отмечая, как молодежь жадно поглядывала на пятерых воинов, надеясь хоть краем глаза увидеть их или услышать историю о сражениях с дикими животными.

Вдруг кто-то из рыбаков, уже изрядно пьяный, затянул песню – старинную балладу рыбаков Маоки, которую пели в трудные времена:

«Мы – искры в пепле угасшего мира, последние дети затерянных дней.

Наш дом – берега, наша сила – в единстве,

Мы выживем там, где сгинули все.

Пусть духи тумана нас тянут в пучину,

Пусть бури ломают и сети, и снасть.

Но пламя отваги в сердцах не гаснет,

Пока у человека сильная власть»

Другие рыбаки подхватили песню, стуча кружками в такт. Торин почувствовал, как по спине пробежали мурашки – эта песня всегда напоминала ему о хрупкости их существования в этом опасном мире.

Не желая больше оставаться в душном помещении, он развернулся и вышел наружу, где его встретил свежий морской бриз. Звуки песни, доносившиеся из хижины, сопровождали его, пока он шел по узким улочкам поселения к берегу.

Жизнь в поселении кипела своим чередом. Женщины в простых холщовых одеждах развешивали выстиранные сети для просушки, перекрикиваясь через улицу новостями и сплетнями. Дети гонялись друг за другом между хижинами, подражая воинам в своих играх. Старики сидели у входов в свои жилища, чиня рыболовные снасти мозолистыми руками и щурясь на яркое утреннее солнце.

Несколько мужчин несли к коптильням свежий улов – серебристые тушки рыб поблескивали на солнце. У кузницы громко звенел молот – кузнец Дарен перековывал старые гарпуны, готовясь к сезону большой охоты на рыбу.

Торин дошел до причала, где был пришвартован корабль северян – длинная ладья с высоко поднятым носом, украшенным резьбой в виде морского чудовища. Ещё одна ладья, прибывшая прошлой ночью, покачивалась рядом на волнах.

Несколько рыбаков сидели на бочках у самой воды, попыхивая трубками с водорослями и внимательно наблюдая за происходящим на корме северного судна. Торин проследил за их взглядами и замер.

На палубе, залитой утренним солнцем, танцевала девушка. Её движения были медленными, почти ритуальными. Она грациозно выгибалась, разводила руки, демонстрируя изгибы своего обнаженного тела. Бледная кожа сияла в солнечных лучах, длинные светлые волосы развевались на ветру как живое серебро. Каждый жест был наполнен значением – она словно рассказывала какую-то историю своим телом, подчеркивая красоту каждой линии.

Рыбаки наблюдали за ней с открытыми ртами, забыв про свои трубки.

– Никогда не видел, чтобы северянки так себя вели, – пробормотал один из них. – Они же обычно такие суровые и закрытые…

– И много ты видел северян? – спросил сосед по скамейке.

Торин нахмурился, не услышав ответ, пытаясь понять смысл этого странного представления. Внезапно он почувствовал присутствие за своей спиной и резко обернулся.

Перед ним стоял один из пятерых воинов. Без капюшона его лицо было открыто – резкие черты, сеть мелких шрамов на левой щеке и глаза цвета грозового неба. Он смотрел не на Торина, а на танцующую девушку.