Просыпается в сердце любовь.
Расплескался лучами оранжевый сок,
Освещая надежду мою.
Снова день убежит, как меж пальцев песок,
Суету приближая к нулю.
Так и мчится отмеренных лет череда.
Важно помнить одно: в каждом дне
Видеть нужно достоинства, помнить всегда —
Мы транзитом на этой земле.
Васька
Казалось бабуле, что кот её, Васька,
Который схоронен на заднем дворе,
Совсем не лежит одиноко в земле,
А в небе летает на облаке. «Слазь-ка», —
Кричала бабуля Василию вслух,
«Поел бы хоть рыбки, спустись на минутку,
Летаешь по небу уж целые сутки!»,
И с ней в унисон кукарекал петух.
Но Васька не думал спускаться домой.
Мурлыкал довольный и лапой махал,
А бабушка в небо кричала: «Нахал!»,
Слетевший платок поправляя рукой.
А после, присев на ступеньки крыльца,
Задумчиво глядя на свой огород,
Шептала довольно, светлея с лица:
«Устроился славно ты там, обормот!»
С улыбкой блаженной садилась за стол
И кашку овсяную ела одна,
А после смотрела в окошко она,
А вдруг её Васька покушать пришёл.
И я буду бабушкой старой, дай Бог!
Дай Бог не остаться одной, с петухом.
А если и так, то, видать, поделом,
У каждого в жизни свой кот и свой срок!
Брошенные
Мне приснился брошенный пёс,
Глаза его, полные слёз,
И в крик немой вопрос:
Не уж-то совсем не нужен?
И хозяин его, подлец,
По ярким эффектам спец,
Из хладных, что без сердец,
Хотя и добряк снаружи.
Пёс сидел на пути у всех,
Не худшая из помех,
В обход его все и в смех:
«Уселся, мол, на дороге».
А он просто не мог сойти —
Ему некуда было идти,
И могли бы его спасти
Двуногие люди-боги.
Век наш чёрствым не зря прослыл —
В человеке мотор остыл,
Сам себе он порой не мил,
Его бы кто спас сначала…
Пса хозяин с утра, подлец,
Вывез за город, наконец,
За пятнадцать дорог колец.
В груди тревога застряла:
«Поиграть? Поедет – за ним?..»
Рванул и ушёл сквозь дым!
«Как же так, я ведь был любим,
И мне даже имя дали!»
Побежал и бегал весь день,
Пока не исчезла тень,
А после застыл как пень,
И только глаза кричали:
«Почему он так? Почему?
Чем же я досадил ему?
А теперь я нужен кому?»
Барахталось сердце в мУке.
И мелькали ноги людей,
Небеса – темней и темней,
А ему больней и больней,
И вдруг он увидел… руки!
«Я смотрю за тобой давно,
Псина, горе у нас одно —
И тебе, и мне суждено
Поймать предательства пулю.
А давай-ка, пойдем ко мне,
Посидим вдвоём при луне,
А то я, братишка, в вине
Кровь раны своей смакую.»
Освещала луна их путь,
Не присесть им и не свернуть,
И хотелось вдвоём тонуть
В бездонной дружбе внезапной.
Я же, глядя во сне им вслед,
Убедилась, что худа нет
Без добра, вот и весь секрет
Безропотной веры в завтра.
В поисках места
Не формулируется боль
В слова уже известные.
Моя не нравится мне роль —
Своё не вижу место я.
Где кроме именно меня
Кого-то трудно выдумать,
Вошла чтоб в нишу бытия
Моя харизма с придурью.
Ведь я на месте на своём
На многое способная,
А жизнь проходит день за днём
И – не внутриутробная!
Но я по-прежнему не там,
Болею пробуксовками
И глаз замыливаю вам
Банальными рифмовками.
И если завтра умирать —
Кто знает планы Боговы? —
То «пустота, ни дать, ни взять» —
Диагноз будет строгий мой.
А мне так хочется понять,
Зачем меня задумали:
Чтоб календарь в уме листать
И хаять жизнь угрюмую?
Зачем тогда внутри кричит
И бредит амбразурами
Идейный шизик-паразит
С горячею натурою…
С утра встаю, чаёк попью
И снова по проторенной,
Шурша, листаю жизнь свою
Как скучную историю.
Тихий дождь
Я люблю тихий дождь, когда падают капли в костёр…
Дождь покоя, дождь памяти, дождь беззаботного детства.
Он приходит, с реалий смывая тоскливый узор.
В миг, когда я не знаю, куда мне от взрослости деться,
Каждой маленькой капелькой, будто небесной слезой