Фло Габинс увидела, как к храмовой лестнице пробирается бородатый рослый муфель, что прибыл вчера. Когда он приблизился и вскинул приветственно лапу, храмовница молча кивнула и задержала взгляд.

Вака Элькаш смотрел на нее, словно что-то наконец мог ответить на вчерашний вопрос. Сердечко муфлишки застучало чаще.

Фрим было снова поднес трубу ко рту, но мамуша остановила его лапку на полувзмахе.

– Фрим, довольно уж. Все, кто мог спозаранку подняться, перед нами. Опусти свой прибор.

– Этот прибор, мамуша, имеет название, – провозгласил Фрим. Ему не терпелось похвастаться своей находчивостью. – И название я удумал. Логично, когда все с названием. Сейчас расскажу.

Фло Габинс покачала головой и лишь попросила, чтобы сынуша был краток. А Фрим сделал попытку поправить очки на думательной своей шапочке, как в былые времена, но, едва подняв правую лапу, вспомнил – нет больше на его макушке ничего. И, отмахнувшись от старой привычки, как от назойливого насекомого, уже обратился к большому гудящему собранию:

– Муфли, не сердитесь, что рано вас поднял мой новый прибор. Он называется «громыхало».

Фрим выставил трубу, сверкнувшую на солнце, окинул глазами площадь и увидел Каву, что подошла одной из последних, но тоже пробралась к самым ступеням храма. Его молодая женушка широко улыбалась и глаз не сводила со своего избранника. Фрим засветился ярче, чем сверкало его «громыхало», и продолжил, выпятив грудь:

– В громыхало мы теперь будем оповещать обо всем и собирать собрания. Прошу всех, кому оно занадобится, обращаться. Всякому этот прибор для дела дам.

Фрим повторно поднял свое изобретение. Муфли перестали негодовать и одобрительно закивали.

– Так а сегодня чего всех собрали? – выкрикнул звонкий голос из плотной толпы. Головы муфлей прокрутились в поисках выскочки, но к первому выкрикнувшему добавились новые голоса:

– Да, что ж молчите?

– Шибче молвите, не томите!

Все уставились теперь на Фло Габинс. Мамуша спустилась на несколько ступеней вниз, чтобы быть слышнее. Ей не хотелось брать громыхало, что протягивал Фрим. И она заговорила своим голосом так громко, как могла:

– Фрим всех собрал по делам важным, – неторопливо повела свой рассказ храмовница. – Не спала я всю ночь, добрые муфли.

Фрим в это время тоже спустился и присел на ступень, бережно положив на колени свое изобретение.

– К нам пришли уже муфли из деревни Кривой осины, – вещала Фло Габинс, глядя поверх голов. Всех выше стоял рослый вчерашний муфель. – Из деревни Кузнецов, из деревни Мшистых камней, из деревни Ткачей и Рыбаков. Простите, если кого не упомнила из деревень, много пришлых, могла и позабыть. Но точно помню – трем лишь деревням, кроме нашей, свезло, и их храмовницы выжили. Храмовница деревни Кузнецов здесь ли? – спросила муфлишка и замерла в ожидании ответа.

Из толпы выкрикнули:

– Больна храмовница деревни Кузнецов! Лежит. Выживет ли, не ведаем.

Мамуша склонила голову и сложила лапки.

– Береги ее Хранитель! Прошу подняться ко мне храмовницу Жоли. А муфли из деревни Кривой осины…

– Мы это! – поднял лапу Вака Элькаш, что было и без надобности для такого верзилы. – Мы не одни сюда шли. Норны трекочут, что еще и еще идут со всех сторон Многомирья.

– Всех приветим. Где ж ваша Храмовница? Поправилась?– спросила Фло Габинс.

– Наша храмовница плоха, но жить будет.

– Тогда поднимись к нам ты, Вака Элькаш, – попросила мамуша Фло, и бородатый росляк охотно поднялся и встал рядом с муфлишками.

Мамуша кивнула ему еще раз и вновь обратилась к площади. Лапки ее сжались, шея напряглась. Волосы стягивала темная лента, и вся она, похудевшая и осунувшаяся, была что натянутый канат.