– Да, про них. Я участвовала в кампании по ликвидации этого явления. Тогда заканчивалась война, многие детишки первого поколения приюта жили на улице несколько лет, пока ЧК не началась их сбором, – пояснила она, сев на лавку под цветущими березами, сквозь которые проникали теплые солнечные лучи.

– А каков он? Бездомный ребенок? – произнёс я, расположившись рядом.

– Маленький и несчастный человечек, который вынужден выживать в ужасных условиях. Постепенно он превращается в зверька, но это не потому, что он плохой, плохих детей не существует, а по причине нечеловеческих условий своего существования. Чтобы хоть как-то выжить, они сбивались в стайки и жили за счёт воровства и ограблений, создавая угрозу местным жителям, – ответила Арина Андреевна, еще раз оглядев парк.

– Вы имеете в виду уличные банды? – уточнил я.

– Да, я про них, – продолжила женщина, – но прошу понять, что, находясь в группировках и превращаясь в бандитов, они оставались детьми, которых необходимо было вернуть к нормальной жизни. Этим мы и занимались.

– Выходит… отсутствие нормальных условий в обществе может склонить и ребёнка к преступности, причём организованной, – рассудил я.

– Всё так, Ярослав, улица их развращала, склоняла к проституции и наркомании, одним словом, к тому, чем и взрослый не должен заниматься, не говоря о ребёнке. С таким униженным человеком нельзя было начать строить коммунистическое общество, поэтому его следовало изменить, сменив условия его жизни, – дополнила Арина Андреевна, разглядывая игрушку в руках.

– Общественное бытие, верно? – произнёс я, взглянув на неё.

– ЧК занималось сбором детей, иногда чуть ли не целыми бандами. Многие из них имели венерические заболевания, паразитов, проблемы со здоровьем на фоне недоедания. Коллектив воспитателей и чекистов приводил их в приюты, отмывал и кормил, постепенно они выздоравливали как физически, так и нравственно, а мы начинали строить из них нового человека для нового общества, – объяснила женщина, ответив мне взглядом.

– А если современные дети растут уже в совершенно новых условиях, выходит, они уже новые люди? – поинтересовался я.

– Всё так, мы строим новую личность – советского человека. Сейчас у нас проживает иное поколение, не только сироты, но и семейные дети, приезжие из сёл, родители которых только начали обустраиваться в городе, – продолжила Арина Андреевна, – За несколько лет урбанизация ускорилась, а вместе с ней и переезд людей. Нам поставили задачу разгрузить поток на детские сады до нового года, а с постройкой дополнительных детских садов у нас останутся лишь прежние ребята. И пока мы имеем возможность воспитывать людей из разных социальных условий в духе коллективизма, мы будем продолжать этот процесс.

– Нам пора? – предложил я, поднявшись.

– Да, уже начинается обед, – ответила воспитательница, принимая мою руку, чтобы удобнее подняться.

Когда мы вернулись в помещение, дети уже кушали. Они сидели в общей столовой за небольшими квадратными столиками по четыре человека и с аппетитом уплетали суп со вторым блюдом, постукивая ложками. Кроме этих звуков, царила полная тишина, что являлось прямым следованием известного принципа: «Когда я ем, я глух и нем», к которому ребят старательно приучали.

Кроме Инны и Владилена, за ребятами присматривали ещё несколько женщин, которые также присутствовали на прогулке.

Но особенно удивило меня то, что дети, окончив обед, сознательно приступали не только к уборке своего места, но и самостоятельному мытью посуды за собой, и уже после отправлялись готовиться ко сну.

Когда ребята окончили свои дела, довольная нашим трудом Арина Андреевна осмотрела собранные и расставленные кроватки, позвав нас с Владиленом в свой кабинет.