Последний день на том свете. Между живым и любимым… Лев Найдёнов

© Лев Найдёнов, 2024

ISBN 978-5-0064-1840-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В своей первой работе я хочу выразить благодарность многим людям: маме, друзьям, близким, родным. Спасибо всем, кто в меня верил и не верил, но в первую очередь, я хочу сказать спасибо самому себе.

Если вы это читаете, значит, я смог преодолеть неуверенность в себе и показать миру свое творчество. Для меня это большой шаг, хотя, возможно, всем остальным и будет наплевать.

Каждую ночь, перед тем как провалиться в сладкие объятия сна, я представляю, как пролетаю подобно птице мимо уютного городка где-то неподалеку от моря. Медленно приземляюсь на тихую улочку, что граничит с пляжем и достаю свои сигареты. Нужно перевести дух и покурить, пока я жду рассвет. Надо мной шелестят листья пышных зеленых деревьев, мой силуэт растворяется в утренней дымке, солнце только начинает подходить к горизонту. Я томно затягиваюсь, мне некуда торопиться, смакую канцерогенный дым – он неспеша сливается с коралловым небом. Уходя вниз по улице, я чувствую, как первые лучи солнца трогают мою спину.

Встретив рассвет, я решил где-нибудь перекусить и увидел небольшое уютное кафе, от которого исходит сладкий запах выпечки, корицы и конечно же, кофе. Столик на летней террасе не занят – сегодня чудесная погода, ни к чему чахнуть в помещении. Заказал себе легкий завтрак, читаю книгу или набираю сообщение кому-то в телефоне, думаю о своем и наслаждаюсь симфонией звуков раннего утра. Слышу, как шелестят листья, слышу отдаленное журчание океана, улавливаю стук моросящих по асфальту каплей дождя, цепляюсь за голоса беседующих о чем-то людей, что не спеша проходят с зонтиками мимо. Мне приносят вкуснейший кофе с парочкой тостов. После завтрака я прохаживаюсь вдоль узких улочек, усеянных тускло горящими фонарями. Мне хочется выпить. Я взял бутылку виски в магазинчике неподалеку и зашагал к пляшу. На берегу никого нет, я сбрасываю обувь и глотнув немного жгучего пойла, смотрю как тучи затягивают небо. Волны приобретают серо-голубой цвет. Морская вода пенится и нежно обнимает мои ноги. Наглядевшись на серые тучи, что так приятно контрастируют с бушующими морскими барашками, мои ноги плавно отрываются от земли и уже в следующее мгновение я устремляюсь куда глаза глядят; пробиваю насквозь потолок из хмурых облаков и вдыхаю свежий запах дождя. Лечу по бескрайним широтам верхнего слоя атмосферы, и чувства переполняют внутреннее дитя. Я абсолютно спокоен и полон внутренней решимости к новым вызовам от жизни.

Скитания по миру, дождливое утро, близкий человек рядом и чувство внутренней свободы и собственной значимости – это бы могло сделать меня счастливым…

Вторник. 7:30, звенит будильник. Мой мозг судорожно пытается схватиться за сон, за возможность почувствовать наслаждение от сна. Именно в семь утра ты понимаешь, как же важен уход твоего сознания на отдых…

Я переключаю будильник на пять минут позже и пытаюсь забыть о том, что должен идти в место, которое мне абсолютно не нравится. После второго будильника мне все же приходится свесить ноги и с самым сердитым лицом пойти чистить зубы.

В коридоре я вижу свою маму – добрейший человек, ее девизом было «никогда не унывать», но, естественно, это высказывание не всегда работало. Откровенно говоря, у нее не самая простая жизнь: развод за спиной, работает много, отдыхает мало – все это выливалось в постоянные недопонимания между нами. Первые пять классов в школе я слышал лишь нравоучения и попытки воспитания, но с возрастом, когда я стал походить на человека, который мог сломать руку какому-нибудь не самому мелкому мужчине, мама начала со мной считаться. Дело, конечно, не только в физических данных, но и в моей образованности. Я рано понял, что никто кроме тебя самого не сможет развить в себе какие-то навыки, и возраст тут абсолютно не играет никакой роли. Мне нравится читать, я читаю много книг, и больше всего книги меня привлекают своей загадкой: через буквы я могу созерцать абсолютно любую картину, а в свою очередь эту картину из слов кто-то же написал. Писатель равносилен художнику, причем не ясно, кому нужно больше таланта, мастеру с пером или с кистью – и тот, и другой оттачивают свой навык годами, и у того, и другого есть большие перспективы либо на успех, либо на провал. К годам шестнадцати у меня выработались неплохие навыки оратора: я разбирался в вопросах политики, культуры и некоторых наук, во многих моментах уже мог стоять на своем в словесных ссорах с моей мамой, учителями и просто с, как они думают, «взрослыми» людьми. Но моя мама была отнюдь не глупой, она знала очень много: ей нравилось искусство, театр, литература, классическая музыка, но годы стали брать свое, как и работа, с которой она не вылезала; чтобы нас прокормить, иногда ей приходилось работать и по месяцу без выходных в принципе. Эти факторы не очень хорошо сказались на ней и пока она была вся в работе, я набирался знаний и стал превалировать в наших разногласиях. Мы с ней абсолютно разные люди, разные эпохи, разные взгляды на мир. Но время было другое, не хуже и не лучше, просто другое – это время оставило огромный след на родителях, весь этот консерватизм не мог ужиться в нас, в таких реалиях, как сейчас, поэтому спорить с мамой было для меня нормой. Мы остались с ней вдвоем, когда мне исполнилось три, она не смогла поладить с моим отцом, у них часто были разногласия, они ругались, нередко дело доходило до рукоприкладства – классика, ничего интересного. До этого мы с отцом и мамой жили в большом городе, но развод родителей побудил маму переехать к ее маме. И тогда мне было все равно, я являлся маленьким мальчиком с бурной фантазией, которую мог применять в любом месте. Но, став старше, я стал понимать, в какую дыру мы попали. Она не могла найти работу, и ей приходилось за гроши вытирать столики в кафе, работать на кассе в магазине, одним словом – выживать. Но этот город не был для нее чужим, и вскоре нам помог один ее хороший знакомый, и мама нашла более-менее хорошую работу. Она стала риэлтором – не то, о чем мечтает каждый, зато хватает денег на одежду и еду. Так мы с ней и жили одиннадцать лет в этом забытом всеми городке.

Пока мать была весь день на работе, я занимался всем, что лезло на ум, даже пошел в школу искусств, окончил ее в пятнадцать лет, но рисовать так и не научился. Я часто в начальной школе рисовал разных чудищ, монстров, трехногих, с огромными пастями и светящимися глазами. Помню, как показывал рисунки учительнице в начальной школе, а она ругала меня; так на одном из уроков ИЗО нашему классу дали задачу нарисовать вазу с цветами, из которых росли зеленые стебли, а мальчики рисовали кактусы или машины, но наш классный руководитель их особо за это не ругала. Я же в свою очередь нарисовал огромный темно-зеленый одуванчик, у него были челюсти, как у акулы, и ярко-зеленые глаза, а вместо вазы был блендер. Я подумал, что блендер будет посовременней какой-то вазы. Понес свой рисунок к учителю и получил в лицо фразу: «Джеймс, что это за кошмар?».

Через много лет я стал осознавать, что эта женщина – мерзкое создание, которое абсолютно не знает, как работать с детьми. После этих слов она повела меня к школьному психологу, которая полагала, что у меня расстройство личности или еще какая-то чепуха с ментальным здоровьем – это была женщина лет тридцати пяти, в отвратительном клетчатом болотном пиджаке, туго завязанным пучком волос и в очках с коричневой оправой, этот образ отпечатался у меня в памяти на всю жизнь. Каждый день после уроков я приходил к ней и выслушивал ее нотации о высокой морали и еще какой-то чепухе, она хотела убить во мне мой детский красочный мир, на что я ответил так: на пятый сеанс я пришел не совсем в обычном виде, перед этим я заперся в туалете и покрасил свои волосы гуашью, получилось очень красиво; там был синий, зеленый, желтый, красный: «мальчик радуга» – так меня назвала какая-то девушка из старших классов, когда я направлялся в кабинет. Реакция этой женщины не заставила себя долго ждать – это было нечто: ее глаза вылезли за пределы своих очков, а рот открылся так широко, что туда можно было поместить ядерную бомбу «толстяк». После чего последовал очень громкий монолог о том, какой же я испорченный и неправильный ребенок. Гнусная карга, совсем не разбирающаяся в детской личности и считавшая себя чуть ли не Фрейдом и Юнгом в одном флаконе, сидела со мной часами и вдалбливала какие-то бредовые мысли по типу того, что я должен расти нормальным, здоровым ребенком без странностей, но ее слова меня особо не задевали, в какой-то момент мне надоело слушать ее бредни, и я просто ушел, ушел с гордо поднятой разноцветной головой. На следующий день маму впервые вызвали в школу, о чем очень сильно пожалели. Она была человеком с характером и чуть не набросилась с кулаками сначала на учителя, а затем на психолога, который через два года покончил жизнь самоубийством. На что моя реакция была неоднозначной, тогда я мало понимал значение слова «ирония», но что-то в моей маленькой голове говорило о том, что разве люди, которые лечат других людей от душевных недугов, не должны страдать ими, а уж тем более убивать себя из-за них? Скорее всего, эта тварь просто поняла, насколько ничтожна и не смогла жить с этим, ведь не очень-то и хочется жить с мыслями о том, как мучила детей и превращала их в серую массу, в сгусток обыденности, но это все во мне тогда говорил мой юношеский максимализм, и я не считаю, что это плохо.