– Хватит мучить афганцев, – сказал Сергей Игорю, – темнеет. Надо быстро стенд-ап писать.

– Здесь не хочешь? – спросил Игорь, показывая на афганцев.

– Давай в другом месте, а то картинка получится очень однообразной.

– Как знаешь, – развел руками Игорь.

– Переведи солдатам, что мы закончили, – сказал Сергей Муни, – спасибо им.

Он чувствовал себя режиссером, никак не меньше Бондарчука, который снимает новую версию «Войны и мира», а сейчас он сказал массовке и своему оператору сакраментальную фразу: «Камера стоп. Снято».

Он ткнул пальцем в вершины гор цвета песка, что вырисовывались на фоне быстро темнеющего неба, и сказал Игорю; «там». Казалось, что горы лежат совсем близко, буквально в нескольких минутах езды, но эта близость была обманчивой. Они все ехали и ехали на машине, глотая пыль, а горы все были так же далеки от них, будто они убегали, как линия горизонта.

До них оказалось километров десять, а дорога заняла так много времени, что когда они наконец-то забрались на вершину, совсем уже стемнело и весь мир, что окружал их, терялся в этой темноте.

На вершине был наблюдательный пункт – окоп, вырытый в форме круга, так чтобы солдаты могли обороняться сразу во все стороны в том случае если кто-то это вершину попытается отбить. В центре окопа стоял миномет, а возле него лежало несколько ящиков с минами. Солдаты на наблюдательном пункте давно заметили машину, вероятно, успели выяснить по рации, кто в ней едет, но встречать гостей не вышли, а остались сидеть в окопе, прислонившись спинами к его бортикам.

– Доброй ночи, – сказал Сергей.

Он высился над окопами и ждал приглашения спуститься в укрытие.

Один из солдат встал в полный рост, так что его голова показалась над окопом, махнул куда-то в темную даль, что лежала вокруг них, и сказал; «талибы вон там».

Сергей догадался, что они добрались таки до этой пресловутой первой линии, о которой рассказывал Муни.

– Отлично, – сказал Сергей и, так и не дождавшись приглашения, прыгнул в окоп, а следом за ним спрыгнули и Игорь с Муни.

– Ничего не видно, – сказал Игорь, – мы тут ничего не запишем.

Сергей показал на миномет.

– Стреляете? – спросил он у солдат.

– Бывает, – ответили они.

– Может, стрельнете по талибам разок?

В этом предложении ничего уж сверх наглого не было, потому что солдаты многих стран, когда к ним приезжали на передовую журналисты, демонстративно стреляли в сторону противника, чтобы их смогли запечатлеть за работой. Они ведь могли стрелять куда попало. Эти выстрелы не стоило воспринимать, как подготовку к наступлению, а лишь знак того, что на высоте по-прежнему кто-то находится, и что туда врагам соваться не стоит. Вспышка от взрыва освещала округу. На душе у солдат становилось поспокойнее, когда они видели, что обстановка по-прежнему спокойная и никто к ним под покровом темноты не подбирается. Но стрелять из миномета солдаты наотрез отказались. Может, у них каждая мина была на учете, и за каждый понапрасну сделанный выстрел приходилось отчитываться перед командиром.

– А из автомата? – не унимался Сергей.

– Из автомата – пожалуйста, – солдаты поняли, что так просто от навязчивых журналистов отделаться не удастся. Хорошо еще, что те не стали просить атаковать позиции талибов.

Один из солдат передернул затвор автомата, высунулся из окопа, и пустил в сторону талибов длинную очередь. Сергей видел, как трассирующие пули прорезают темноту и затухают где-то вдали. В ответ тоже раздались выстрелы, но Сергей только услышал эти пули, а не увидел их. Точно так же во время отечественной войны советские и немецкие солдаты изредка тревожили сон своих противников, потом смеялись, что разбудили их, а стрелянные гильзы на дне окопа – говорили о том, что солдаты не сидят здесь без дела, а воюют. Этими очередями можно было переговариваться, как на азбуке Морзе. Ведь по другую сторону обороны у солдат, что сидели в окопе, вполне могли оказаться родственники или знакомые и с ними не плохо было бы обменяться новостями.