– Вчера, вскоре после третьего колокола. – Тюремщик замялся. – Может быть, я слишком многое себе позволяю, первый оратор, но что произошло?

– Кто-то напал на троих гвардейцев Амута. Потом они вломились в мой кабинет – и скрылись.

Симит помрачнел:

– Мало того, что внутри красных стен, так еще и в Копье… – Он оставил фразу висеть в воздухе и невесело покачал головой. – Будьте осторожны, первый оратор. Аннур теперь не тот, что прежде. Нужно быть очень осмотрительным.

Невзирая на предостережение, облегчение обдало Кадена, как проникший под одежду прохладный дождь.

«Она жива, – сказал он себе. – Невредима».

Ему вдруг стало трудно стоять. Ноги подкашивались – он не взялся бы сказать, от усталости или от облегчения.

Симит нахмурился:

– Надеюсь, вы не для того одолели подъем, чтобы все оглядеть. Заверяю вас, первый оратор, тюрьма надежна.

– Не сомневаюсь, – утирая лоб, кивнул Каден.

Симит присмотрелся к нему и указал на стул:

– Не хотите ли немного отдохнуть? Подъем утомителен, особенно для тех, кто одолевает его не каждый день.

– За два дня вы второй мне об этом говорите. – Каден покачал головой. – Лучше мне не садиться, не то вставать уже не захочется.

– Разумно, – улыбнулся тюремщик. – Я извещу клеточников, что вы хотите видеть молодую женщину.

– Спасибо, – кивнул Каден.

Симит подошел к вделанному в стену у двери звонку, раз десять дернул за шнур – то коротко, то продолжительнее – и дождался ответного подрагивания шнурка.

– Вы сменили пароль, – заметил Каден.

– Мало кто обращает внимание, – улыбнулся стражник.

– Как часто вы его меняете?

– Ежедневно.

– А что, если бы я попробовал пройти в эту дверь без пароля?

Симит насупился:

– Я не могу этого допустить.

– А что стало бы с теми, в клетках? Если бы, скажем, нападающие вместо моего кабинета поднялись сюда? И допустим, сумели бы пройти мимо вас?

– На такой случай приняты меры.

– Меры?

Тюремщик беспомощно развел руками:

– Я не волен о них говорить, первый оратор.

– Даже мне?

– Даже вам.

– Это хорошо, – кивнул Каден.

Главная дверь открывалась в длинный сумрачный коридор: стальные пол и потолок, стальные стены со стальными дверями на тяжелых стальных петлях. Легкие туфли Кадена почти бесшумно ступали по грубому металлу, зато тяжелые сапоги вошедшего с ним стражника – молодого пухлолицего и лопоухого Улли – звенели при каждом его шаге, превращая весь пол тюрьмы в огромный гонг. В ответ залязгали, загрохотали в глубине другие сапоги, распахнулись и захлопнулись двери, зазвенела тершаяся о стальную закраину цепь. Дважды им пришлось останавливаться, чтобы Улли мог отпереть тяжелые створки. Тюрьма была разбита на несколько отделений, из которых Тристе отвели дальнее, самое труднодоступное.

– Как она? – спросил Каден, когда они наконец подошли к двери ее камеры (на стали была выбита маленькая цифра 1).

Улли пожал плечами. Он всегда был неразговорчив. В отличие от привычного к дворцовому этикету Симита, молодой стражник держался, как неприветливый хозяин таверны, разносящий выпивку засидевшимся до ночи гостям. Других членов совета его манеры бы разъярили, но другие члены совета и не давали себе труда отсчитать тысячу ступеней до темницы. Кадену же легче было иметь дело с таким безразличием.

– Она ест? – наседал он.

– Перестань она есть, – ответил Улли, распахнув дверь, – она бы умерла, не так ли?

– У нее по-прежнему кошмары? Кричит во сне?

– Все кричат, – пожал плечами Улли. – Такое бывает, если запирать людей в клетки.

Каден, кивнув, шагнул в камеру. В первый раз, почти год назад, он был ошеломлен, увидев ее пустой: в узкой стальной коробке не было ни следа Тристе. Между тем этого следовало ожидать, потому что Тристе держали не в камере. Личам и убийцам полагалась высшая степень охраны.