Еще сотня шагов, и лестница ввинтилась в металлическую оболочку, как штопор в горлышко стальной бутылки. Архитектор темницы Фрайн Первый обил деревянные опоры лестницы огромными стальными пластинами – каждая больше днища телеги, – отрезав от нее свет и лишив предполагаемого спасителя возможности перебросить заключенному веревку. Или сосуд с ядом.

Здесь Каден задержался – его одежда пропиталась потом, легкие тяжело раздувались, глаза еще не приспособились к наступившей внезапно темноте. Он передохнул и полез дальше, заставляя дрожащие ноги одолеть последние триста ступеней одним жестоким рывком. В чернильном мраке лестничного колодца он не мог судить, далеко ли еще до уровня тюрьмы. Вот под ногами ступени и под руками перила, а вот он выскакивает на освещенную площадку. Лестница вилась дальше, сквозь тюрьму, в такое же неизмеримо огромное пространство, выводя в конце концов на вершину. Каден уже забыл о подъеме, повернувшись к двум вооруженным стражникам – не эдолийцам, а надзирателям, – застывшим по сторонам стальной, с тяжелыми петлями двери.

– Первый оратор… – Ближайший из этих двоих низко поклонился.

Каден кивнул в ответ, глядя мимо стражника на закрытую дверь. Как видно, Амут не ошибался: нападавшие, кто бы они ни были, не сделали попытки пробиться в тюрьму.

– Добро пожаловать, – приветствовал охранник, отворачиваясь от Кадена к двери.

Створка на хорошо смазанных петлях открылась бесшумно.

Он поднимался долго, между тем приемная камера с тем же успехом могла располагаться под землей, в подвалах приземистой каменной крепости. Будь здесь потолочные люки, они пропускали бы много света, но Фрайн не допустил лишних отверстий в конструкции своей тюрьмы. Свет давали только подвесные лампы. Когда за спиной со стуком закрылась дверь, Каден остановился, оглядывая помещение и высматривая в нем перемены и странности. Под лампами склонялись над выстроенными в ряд столами полдюжины клерков. Шорох их перьев прерывался легким звоном, когда писцы обмакивали перо в чернильницу и стряхивали излишек, постукивая по стеклянной крышечке. Каден глубоко вздохнул и повел плечами. Здесь тоже все было спокойно.

Честно говоря, только вездесущая сталь – стальные стены, потолок, шершавый пол, три двери – отличала комнату от обычной министерской канцелярии. Сталь и еще то, что человек, сидящий у дальней двери – за таким же столом, как все, – был в полном доспехе.

При виде Кадена он поспешно вскочил и поклонился:

– Вы оказываете нам честь, первый оратор. Второй визит за месяц, если не ошибаюсь.

– Капитан Симит, – медленно отозвался Каден, вглядываясь в стражника.

Он взял за правило запечатлевать сама-ан стражников при каждом посещении и сравнивать их с видением прошлой недели, отыскивая отличия: изменившуюся складку губ, морщинку у глаз – все, что может стать предвестием измены. Капитану Хараму Симиту, одному из трех главных тюремщиков, он доверял больше других. Этот человек выглядел скорее ученым, нежели тюремщиком – с тонкими пальцами, сутуловатый, с облачком нестриженых седых волос, перехваченных платком под шлемом, – но выверенностью каждого действия, каждого взгляда он напоминал Кадену хин. Каден сравнил его лицо с сама-аном прошлого месяца. Если перемены и были, он их не нашел.

– Вы хотите видеть ту молодую женщину? – спросил Симит.

Он выражался осторожно: никогда не позволял себе таких слов, как: «лич», «девка» или хотя бы «заключенная», – только «молодая женщина».

Каден, тщательно следя за своим лицом, кивнул:

– Эдолийцы к вам заходили? Уведомили об атаке внизу?

Симит серьезно кивнул: