– Ничего. Я никого не ждал, – я отсел от него и развернулся вполоборота. – Послушайте, я действительно не против помочь вам, но я не знаю ни этого человека, ни его машину.

– Хорошо, – с подозрительной готовностью кивнул полковник. – Тогда взгляните на его фото.

Он снова передал мне планшет. Несколько секунд я разглядывал три фотографии, вырезанные из видеозаписи, неразборчивые и мелкие, но достаточные, чтобы зародить во мне подозрение.

– Та-ак, – протянул полковник. – По лицу вижу, что узнали.

Я кивнул:

– Могу предположить, что это Заяц, – сказал я. – Капитан Заяц. Нет, майор. Да. Майор. Заяц – это фамилия. Я не видел его бог знает сколько.

Полковник что-то быстро набирал на планшете.

– Заяц Александр Робертович? Вы служили с ним, так?

– Да, это было очень давно. Мы были вместе…

– Стоп, исповедь подождет, – остановил полковник. – На данном этапе меня интересует одно: представляет ли он угрозу для наших людей?

– Понятия не имею.

– А все же?

– Я бы соблюдал осторожность.

Полковник помолчал.

– Ясно, – сказал он и громко откашлялся, после чего вполголоса произнес в рацию: – Пост один, прием, пост один. Извлекаем сетью, слышите? Сетью. Не контактировать. О выполнении доложить. Действуйте.

Через две недели я получил разрешение навестить спасенного утопленника. Я приехал в одну из московский клиник, подведомственных министерству обороны, где в западном крыле инфекционного отделения меня нарядили в невероятный скафандр как для высадки на Марс. Это заняло много времени: костюм не был рассчитан на таких безнадежных стариков. Сложнее всего оказалось заправить в него негнущиеся колени.

– Есть подозрение на вирусы? – спросил я, прижимая ларингофон к горлу.

– Такой порядок, – ответила сопровождавшая меня врач. – Пойдемте.

Мы прошли четыре двери, а между ними – два шлюза с усиленной вентиляцией.

– Здорово его замуровали, – сказал я.

– Приказ главного, – ответила врач коротко. В огромном костюме она двигалась, как медвежонок.

Я не попевал за ней. В конце концов, она позволила мне опереться на свое плечо. Чтобы отвлечься от боли в суставах, я стал считать свои шумные выдохи, от которых запотевал визор. На десяти я сбился и начал заново.

Палата без окон была залита синеватым светом. В центре находилась кровать, закрытая по периметру прозрачной пленкой. Врач – ее звали Людмила – откинула полог, и я прошел внутрь.

Тикал счетчик пульса. Александр Заяц лежал на кушетке. Он был без одежды, накрытый сверху бледно-синей больничной простыней.

Он выглядел ужасно. Огромный бесформенный слизняк. Разбух, как батон хлеба, оставленный в воде. Его кожа стала бледной и прозрачной; морщины на лице, шее и открытых бедрах имели неестественную для человека форму, словно кожа слезала с костей под собственной тяжестью. Синими молниями тянулись сосуды. Тонкие волосы казались влажными, редкими и липли ко лбу.

Когда мы зашли, Заяц шевельнулся и раздвинул отекшие веки. Мне показалось, он улыбнулся и сделал слабый жест рукой.

– Здравствуйте, товарищ майор, – сказал я в ларингофон, и собственный голос показался громким карканьем.

– Кто здесь? – спросил он слабо.

– Моя фамилия Лунгин. Вы меня вряд ли помните.

– А, Лунгин… Помню. Зачем нарядился? Брезгаешь?

– Приказ главного.

Он вгляделся в мое лицо через стеклянное забрало и вдруг разразился клокочущим смехом:

– Да ты совсем развалина, Лунгин!

– Что поделать, – ответил я спокойно. – Мне девяносто восемь.

Заяц посерьезнел. Глаза его прикрылись. Одними губами он произнес.

– Я бы тебя не узнал.

Он тихо сопел. Его безобразное широкое лицо походило на силиконовую маску.