Но муж не скажет, хоть ножом режь. Пришла на остановку, села на скамейку. Рядом зайца посадила. Дождь начался, с грозой. Люди бегут мимо, с разноцветными зонтами. Автобусы и троллейбусы останавливаются и уезжают. Я сижу.

Чувство, что жизнь закончилась. Не интересно. Мне не надо никуда спешить. Нет дел, которые нужно сделать. Телефон звонит не мне. Прохожие смотрят не на меня.

Не знаю, сколько так сижу. На остановке никого не остается, все, кто стоял под навесом, загрузились в автобус и уехали. Мимо проехал черный джип и вдруг резко остановился, привлекая меня визгом тормозов. Сдает назад.

− Лидия? – слышу мужской голос.

Перевожу взгляд на мужчину. Роман Александрович.

− Ты здесь уже не один час сидишь, я в офис ехал, тебя видел, и снова… Замерзла вся. Поехали.

Он ведет меня к машине, сажает на переднее сиденье. Пристегивает. Мне все равно. Ведь стою будто на краю пропасти. Некуда идти. Никто меня не ждет. Грудь будто тисками сдавили. Боль раздирает ее. Блузка мокрая.

− Держи, укройся, − он накидывает на мои плечи свой стильный пиджак. Я хочу застегнуть, но в руках что−то есть, мешает. Заяц. Я вцепилась пальцами в плюшевую лапку. – Ты чего здесь делаешь?

− Дочку искала… не нашла. Муж похоронил, а куда… − из глаз скатывается по слезе, но мне все равно.

− Ясно.

Больше не разговариваем. Мужчина привозит меня в частный дом, он не слушает моих возражений, берет за руку и ведет к крыльцу. В доме слышен плач ребенка, и я прихожу в себя неожиданно. Малютке нужна помощь.

Сбрасываю пиджак, оставляю у порога туфли и иду на крик. В детской две незнакомые женщины, одна молодая, которая бродит по комнате с малышкой на руках, другая в возрасте, дает советы. В ее руках две бутылочки, с водой и смесью. Но малютка отвергает все, заливаясь еще громче.

− Можно, я покормлю? – оглядываюсь на Романа Александровича.

− Нужно, кажется… − он растерян и расстроен.

− Где ванная? Мне нужно…

− Там. Я провожу.

Через минуту я снова в детской. Подхожу к няне, протягивая руки. Меня потряхивает и что−то вроде счастья разливается теплой волной по телу.

− Марьяша… малышка моя… − шепчу, принимая ребенка.

Взглядом нахожу кресло−качалку, усаживаюсь в него и прикладываю малышку к груди. Девчушка замолкает, сосет молоко, чуть всхлипывая. А мне так хорошо, боль и тяжесть в груди уходит. Даже чуть не застонала.

− Идите, чаю выпейте, мы тут сами, − тихо говорит отец ребенка, и следом скрип двери.

Сам не уходит, садится на диван, позади кресла. А я разглядываю маленькое личико, такое красивое. Нахмуренные светлые бровки, воспаленные глазки непонятного еще цвета, обрамленные длинными ресничками.

− Девочка моя… не надо плакать… − поглаживаю бархатные щечки и в ответ мне тяжкий вздох. Маленькая, а уже тяжко в жизни. – Ну все… все…

Покачиваю кресло. Потом дотягиваюсь до детского одеяльца, висящего на кроватке. Укрываю ребенка. Через какое−то время она засыпает, изредка почмокивая. А я все еще не готова выпустить из рук теплое расслабленное тельце.

− Лидия, может уложить Марьяну в кроватку? – спрашивает мужчина, а я только теснее прижимаю девочку к себе. – Заснула, наконец.

Потом встаю, подхожу к кроватке и аккуратно укладываю в нее ребенка. Стою недолго. Оглядываю комнату. На тумбочке вижу молокоотсос в упаковке. Приходит мысль.

− Можно я этой штукой воспользуюсь? – спрашиваю хозяина и тот кивает.

Через несколько минут я отдаю полную емкость с молоком, чтобы убрали в холодильник. И мне полегчало, пусть ненадолго, но все равно.

Приходит няня, а Роман Александрович ведет меня в кухню.

− Мам, покорми Лидию, − просит он женщину, которая была в детской, когда мы приехали.