Забираю папку с документами и иду к двери. Уже берусь за ручку, как понимаю, что не могу не задать один вопрос.

− Как ваша малышка?

− Сегодня после обеда забираю жену и дочь из роддома. Но Марьяна… не очень, отказывается есть смесь, сегодня всю ночь кричала. Врач сказала, что не подходит ей искусственное вскармливание. Вот, ищу кормилицу, или женщину, которая может продавать свое молоко. Няню я уже нашел, так что…

− Марьяна… вы ее так назвали? – улыбаюсь, мне приятно. В груди заныло при имени ребенка, молоко пришло. Я пыталась накладывать повязку, но это ужасно больно, поэтому пока сцеживаю молоко. – Я могу для нее молоко… ну, если вы не против.

− Да вы нас просто спасете! – Роман Александрович, подходит ко мне и берет за руку, пожимает ее. – Тогда надо как−то это организовать. Может, я вам выделю отдельный кабинет, с холодильником, а когда соберете молоко, шофер отвезет его к нам домой.

Пожимаю плечами, сама не знаю, как все это устроить. Но переживания за маленькую девочку сводит с ума. Мне кажется, будто моя доченька нуждается в моем молоке. Я готова хоть сейчас мчаться, чтобы покормить ребенка.

− Я завтра утром соберу… пусть ваш шофер заедет.

− Спасибо, Лидия. Я вам хорошо заплачу…

− Не нужно. Я просто за малышку переживаю. Вы мне визитку дайте, на всякий случай, − тихо говорю, снова берясь за ручку.

− А может вы к нам кормилицей пойдете? – вдруг мужчина задает вопрос, но я мотаю головой. – Почему? Я очень хорошо заплачу.

− Да не в деньгах дело. Я привязываться к ребенку не хочу. Она мне мою девочку напоминает… Потом как от малышки оторваться?

− Ну да, я не подумал… извините. Ну тогда оформляйтесь на место бухгалтера.

Я иду в отдел кадров, а из головы не выходит, что маленькая девочка нуждается во мне. Может, стоит переступить через свои чувства и стать кормилицей. Ради моей девочки, которой уже не нужно молоко матери.

В тот день я сдала документы и поехала на ближайшее к дому кладбище, искать могилку дочери. Врач в роддоме убеждала, что тело малышки отдали отцу на второй день, когда я спала под действием успокоительных. Я была не в себе.

Может, так и лучше, не хоронила, не видела свою малютку. Душа рвется на части, стоит только подумать о ней.

Зашла в магазин игрушек и купила плюшевого зайчика. Представила, как дочка подросла бы и играла с ним. До кладбища шла с километр, истязая себя. Зачем я тогда поехала домой… Зачем ждала, пока муж посмотрит матч…

Возле ворот сидели старушки, продавали цветы, полевые или из своего сада. Были и венки, но я прошла мимо них, купила скромный букетик ромашек. Потом прошла прямиком в сторожку смотрителя кладбища. Он знает о всех захоронениях. Даже обязан записывать в своей огромной книге.

− Скажите, где могила младенца, девочки, которую похоронили три или четыре дня назад, − задаю вопрос пожилому мужчине. Надеюсь, детей не так часто хоронят. – Муж мой похоронил нашу дочь, новорожденную.

− Не было таких. Новорожденного в последний раз с полгода назад привозили, − бормочет старик, листая книгу учета. – Я помню, такое не забывается. Да сама смотри, записей нету таких.

И я смотрю, а сердце бухает с такой силой, будто пробить грудную клетку хочет. И такое оно тяжелое. Прижимаю зайца к груди.

Выхожу за ворота кладбища и набираю мужа.

− Юра, ты на какое кладбище отвез мою дочь?! – требую, рыча.

− На ближайшее. Далось оно тебе? – рычит в ответ. – Закопал и все, хватит рыскать! Я сегодня домой приеду, чтобы ужин готов был.

От отчаяния подкашиваются ноги, но я упорно объезжаю еще два кладбища. История та же, нигде не хоронили младенцев. А мне нужна могилка, куда я бы пришла, побыть возле дочки. Игрушки принести, цветы.