На стене висит тот рисунок, но в дорогой раме, как полноценная картина. И снова сразу в глаза бросается яхта вдалеке, маяк. Возле такого же маяка я установил памятник своей семье. И погибли они на такой же яхте.

Чувствую, что это знак. Так родители и братья с сестрой меня благословляют, рукой старого художника, через его изощренное воображение. Приглядываюсь. На палубе стоят люди, их руки подняты в приветственном жесте. Содрогаюсь от мурашек, которые вдруг атаковали руки и ноги.

− Видишь? – снова спрашивает жена, ее тонкий пальчик упирается в изображение самой Эли. – Ну! Смотри! Животик же!

Теперь разглядываю небольшой нарисованный животик. Улыбка лезет на мое лицо. Художник не простой, реально волшебник. Но если живот он мог предвидеть, мы же поженились только что, то яхту и пассажиров не мог. Возможно, это только мое воображение. Больное, раненое, но мое.

− Вижу! Эля, это знак, − касаюсь губами ароматной кожи, и пьянею.

Как она пахнет! Потрясающая женщина. Даже торможу немного, не зная, с чего начать. Пальто. Для начала стаскиваю с нее верхнюю одежду.

− Спасибо, повесь в шкаф, там есть плечики, − кивает, и вдруг уходит из гостиной. Иду вешать ее пальто, заодно и кожанку стаскиваю. Слышу ее голос из кухни. – Руки мой и иди сюда. Буду тебя лечить.

− Есть, руки мыть! – отвечаю по привычке.

После ванной нахожу свою любимую жену в кухне. Разложила пузырьки и вату на столе, ждет меня. Морщусь. Не люблю я все это медицинское безобразие, и так бы зажило. Но знаю бзик медиков насчет стерильности, поэтому молча позволяю себя лечить.

− Ну вот… скоро заживет, − смеясь, шепчет моя сладкая женщина, и вдруг склоняется, целуя здоровый угол губы. – Я думала, мы с тобой больше не увидимся. Ну, подумала, что не нужна тебе, наверняка есть другая…

− И я так думал. Но выходит, что мы нужны друг другу. Будем решать вопрос о проживании.

Эля стоит между моих бедер, и моя рука вдруг натыкается на стройную ножку в шелковом чулке. Так гладко, пальцы сами скользят вверх. Чуть сжимаю их, чтобы почувствовала мою хватку. Дышит часто, глаза блестят растопленным шоколадом.

− Герман… − резко прижимает мою голову к своей груди.

Пуговицы на блузке мешают и даже делают больно. Эля снова отстраняется и дрожащими пальцами расстегивает их, потом распахивает блузку и снова прижимает мою голову к своей груди.

Бросаю ласкать нежные бедра, поднимаюсь и подхватываю жену на руки. Но тут понимаю, что похрен мне на удобства. Хочу ее здесь и сейчас. Разжимаю руки, впиваясь в ее сладкие губы. Прижимаю Элину к стене, шаря рукой по бедру, закидывая ногу на свой пояс.

− Ох−х… я тебя чувствую, − смеется жена, намекая на стальной стояк. Еще бы такое не почувствовать. Тащит с меня футболку, торопясь. – Хочу тебя… мой муж…

Ее слова подхлестывают, рву ее юбку и трусы, освобождая себе путь к ее мягким атласным глубинам. Эля дрожит, цепляясь за мои плечи, возбуждение переполняет ее, это так очевидно. Откинув голову назад, подставляет мне шею для поцелуев.

А я нахожу вход в ее тесную влажную глубину, вхожу, едва сдерживаясь. Губами нащупал пульсирующую жилку на нежной шее, припал к ней. Я будто сдурел, никогда так крышу не рвало от женщины.

Вбиваюсь в нее с таким упоением, что голова как карусель. Эля сдается первой, сотрясается, сжимая член внутренними мышцами, потом со стоном опадает на мою грудь. Она тяжело дышит, и я чувствую ее частое сердцебиение. Обнимает за шею, прикусывает мою верхнюю губу.

И наступает разрядка. Но не удовлетворение. Это было быстро, почти на ходу. Как впрочем и все в моей прошлой жизни. Ел на ходу, спал на ходу. Все быстро, разнеживаться некогда, если ты на службе.