– Красота! Правда, здорово. У тебя целая серия? В смысле, этот лего-пацан пока же не выпутался. Типа другой пацан наверняка ему отомстит.

– Да, моему другу тоже нравится. Он сказал – присылай еще, так я решила наснимать других серий, штуки по три в день, – говорит Лира.

Я забираюсь в «вольво» Руми, похожий на кирпич, в руках поддон с малиной. Мир на закате почему-то одновременно синий и оранжевый, сероватый и сумрачный, а еще похолодало. Руми включает обогрев и везет меня домой. Когда подъезжаем, уже горят фонари. Внутри тихо, я решаю, что попытаться войти – приемлемый риск.

Пальцы мои лежат на картонном поддоне, он холодит мне ноги.

– Отлично пахнет, – говорю я. – В смысле малина.

– Да? – оживляется Руми. Улыбка у него непонятная. Что-то или ничего? Конечно, ничего. Он же парень Поппи.

Поэтому я отвечаю:

– Спасибо. Правда.

Малину я оставляю в салоне. Мне противно думать про все это сочное, спелое, красное на нашем загаженном кухонном столе.

Вхожу, встаю у окна своей спальни. Вспоминаю нас с Руми в саду. Солнце, тепло, ветер.

Да все это неважно. Я больше не буду встречаться с Руми вот так. Не буду. Нельзя.

Я забыла свою курительную трубку у Поппи. А мне она нужна, и вообще, еще даже девяти нет. Пишу ей еще одно сообщение и еще, никакого ответа.

Просматриваю свои сообщения, все этак непринужденно – шутки, мемы, гифки, потом: ты где? ну где, правда? поппи? злишься на меня что ли? какого хрена, а?

Пишу снова: оставила у тебя трубку побалдеть хочешь? ты первая.

Тишина.

Дома у нее горит свет. Теплые квадраты окон. Будто фонарь в непроглядной ночи – указывает путь, призывает домой.

Может, она дома и забила на меня?

Трубка просто предлог. В смысле она мне действительно нужна. Но сильнее нужно выяснить, что случилось. Повидаться с Поппи.

На звонок к двери подходит Уиллоу, ставит одну босую ступню поверх другой, ногти выкрашены в ярко-зеленый цвет.

– Я одну штуку забыла, – говорю я.

Она делает шаг в сторону.

– Конечно, Вирджиния, заходи.

Прислоняется к кухонной столешнице. Я помню, как они делали ремонт. Мы с Поппи долбили кувалдами стену между кухней и гостиной – в защитных очках и накидках, а Уиллоу смеялась и фоткала нас. Теперь тут просторно и светло.

Уиллоу говорит:

– Чаю хочешь? Я только заварила.

– Это, – говорю я, указывая большим пальцем через плечо, – а Поппи дома? Я схожу наверх.

Уиллоу открывает рот, закрывает снова.

Чайник начинает плеваться паром.

– Она тебе не сказала? – удивляется Уиллоу.

– Что не сказала?

Чайник воет, она хватает его с плиты.

– Поппи уехала пожить к моему отцу, – сообщает Уиллоу, поворачиваясь ко мне спиной.

– Надолго?

– Вирджиния, – говорит Уиллоу.

Глаза у нее очень светло-карие, почти золотистые. Хуже всего смотреть, как она смотрит на меня, и знать, что она видит по моему лицу, что до меня дошло. Дошло, что не все тут в порядке.

– На все лето, – поясняет Уиллоу. – В сентябре вернется.

Я делаю шаг назад. Под ногами ковер – толстый, мягкий.

– В последний момент решила. Он давно уже звал ее к себе, а тут она взяла и собралась.

Я поворачиваюсь к двери.

– Ты, кажется, что-то забыла, – кричит мне в спину Уиллоу.

Что я забыла? Не вспомнить.

Щеки горят. Я машу через плечо – смутно, смущенно.

Поппи уехала.

Поппи уехала и не вернется до конца лета, а я…

А я

не знаю

как

мне

без

нее

жить.