Буря не унималась ещё трое суток. Всё это время корабль швыряло как сорванный с дерева листок. Гриффитс, Уолтерс и Мэтью по очереди лично стояли у штурвала, стараясь удерживать фрегат носом к волне. Морякам к такому разгулу стихии было не привыкать, а вот для пассажиров, особенно для женщин, это была настоящая пытка. Впрочем, на третий день практически всем удалось справиться со своим вестибулярным аппаратом, Холлис даже несколько раз выходил на палубу.

Дамы во время шторма кают не покидали. Однако Мэри на вторые сутки уже не мучилась от морской болезни и могла, лёжа на своей койке, читать книгу. Её не трогали страдания несчастной соседки по каюте. Мертвецки бледная, Олуэн металась по своей постели, пытаясь найти позу, которая принесла бы облегчение, но у неё не получалось. Её постоянно рвало.

– О Боже! – неустанно причитала она. – Когда всё это кончится?!

– Когда мы пойдём ко дну, дорогая, – сердито буркнула Мэри, ей надоело выслушивать один и тот же риторический вопрос подруги.

– Ты шутишь? – Олуэн стёрла тыльной стороной ладони холодный пот со лба. – Этого не может быть. Гриффитс – опытный моряк, он сумеет спасти нас.

– Гриффитс недотёпа и пьяница. К тому же глупый романтик.

– Неправда. Ты так говоришь потому, что не любишь его.

– Зато ты от него без ума.

– Ах, я для него пустое место, он меня просто не замечает… О господи, как мне плохо!

– Да, милая, не нужно так сильно влюбляться.

– Я не об этом…

Олуэн поднялась с койки и, качаясь, отошла в угол. Там она склонилась над ведром, её снова тошнило. Мэри брезгливо отвернулась к стене и уткнулась в свою книгу.

Постепенно циклон удалялся, ветер ослабевал, кончился дождь, да и качка потихоньку начинала утихать. Преследующее «Кассиопею» судно всё это время то показывалось где-то вдали, то снова пропадало. Иногда оно, словно призрак, возникало чуть ли не в нескольких кабельтовых за кормой. Суеверные матросы уже стали поговаривать о «Летучем голландце», эту мысль довольно усердно муссировал и падкий до предрассудков Мэтью.

Шторм прекратился лишь к утру на четвёртые сутки. Резко стих ветер, а через некоторое время успокоились волны. Над океаном поднялся густой белый туман. Матросы зажгли ходовые огни. Каждые пять минут тревожно звонил судовой колокол. Хотя шторм и кончился, но аврал продолжался – буря прибавила хлопот команде. В трюмах было полно воды, сломана верхняя стеньга грот-мачты, не хватало трёх парусов.

– Лечь в дрейф! – отдал приказ Гриффитс. – Все к помпам! И на починку рангоута! Погасить топ-огни! Эй, на рынде, кончай трезвонить!

– Господин капитан, – удивился случайно оказавшийся рядом боцман МакКейн. – Что вы, сэр! В таком тумане! А ну как врежется кто с ходу?

– За нами четвёртый день гонится английское военное судно! Ты что, не помнишь, болван?! Нас могут обнаружить! Или на виселицу захотел?

– Так, может, пойдём на всех парусах? – на палубе появился Оскар Холлис.

– Нет, нельзя. Проклятый туман, не видно ни черта! Вдруг наскочим на риф? Или сами протараним какую-нибудь галошу?

– Да и чёрт бы с ней!

– С ней-то чёрт, а с нами кто? Архангел Гавриил? Эй, боцман! Почему матросы без дела слоняются по палубе?! Немедленно восстановить паруса, потерянные во время шторма! Почему до сих пор этого не сделали, черти вас раздери! Почему стеньга не восстановлена?!

В действительности же гнев капитана был необоснован. Без дела никто не слонялся, все, кроме пассажиров, были заняты ликвидацией урона, нанесённого кораблю стихией. Десять марсовых матросов занимались ремонтом мачты, остальные подшивали паруса, чинили такелаж и откачивали воду из трюмов.