– Ясно, – говорю. – Это всё?

Тут сотрудник метро вдруг сдержанно улыбается:

– Единственное, что не вызвало отвращения – причёска на лобке главной героини…

Я понимающе киваю, а сам ищу путь отхода. Усач снова мрачнеет и говорит:

– Моя оценка: фильм – шлак с разворованным бюджетом! Жаль потерянного времени!

– Мне тоже, – говорю.

Усач погружается в свои думы. Пользуясь случаем, бочком проскальзываю мимо.

Иду через турникет, становлюсь на эскалатор. Ступенькой ниже – молодая женщина с дочкой-школьницей. И вот, пока мама залипает в смартфон, чадо поворачивается ко мне и очень внимательно смотрит снизу вверх, но так, как будто бы сверху вниз.

– Это вы называете высоким искусством? – порицающе изрекает она.

– Да ё… – едва сдерживаюсь я. – Ничего я ничем не называю. Просто еду в метро.

Девочка непоколебима. Она хочет светить мне в лицо настольной лампой.

– За это вы даёте премии?

– Дитя моё, какие премии? Я даже нищим редко подаю.

Она не унимается.

– Это вы считаете основной заслугой хвалёной западной демократии? Бред! – вскрикивает она так, что оборачиваются все вокруг, кроме её мамы.

– Тише, милая, – говорю я. – Пусть бред, пусть. Ты только не кричи и не переживай.

Но в школьницу будто Сатана вселился. Она вопит, схватив меня за пуговицу пальто:

– Бред! Бред! Бред, направленный на очернение российского общества! А вы говорите, свобода слова! Цензуру надо вводить, чтобы таким бредом не портить мозг нормального человека! Если так дальше пойдёт, то наши киношники скоро будут снимать продолжение «Тупой и ещё тупее»!

Я вырываюсь и бегу по эскалатору вниз. Смотрительница из будки тут же обращается ко мне со всех сторон через динамики:

– Молодой человек! Не бегите по эскалатору! Я не люблю, когда мне рассказывают про вкус лангусты и показывают то, что я сама могу, если захочу, увидеть! Трепещущую травинку в расщелине северного базальта три минуты! Звягинцев навязывает мне, что я должна ощутить, а у меня нет силы перемотать в кинозале Канн. Слава Богу, на компьютере есть, чем и грешила. Он останавливается – вот что вызывает моё раздражение. Как если бы тот, с кем мы слились в сладострастных объятиях, замер бы на секунду и сказал: «А оцени это. Прекрасно, да?» Я бы оценила, но не по его инициативе, а когда самой захочется! Это моё право клиента, потребляющего кинопродукт…

Я бегу вниз уже через три ступеньки. Теперь моя очередь кричать:

– Бред! Бред! Бред!..

В самом низу эскалатора меня ожидают двое полицейских. Козыряют, отводят в сторонку. Документы, говорят, предъявите. И пока старший сержант тоскливо вглядывается в мой паспорт, младший говорит:

– Порядок, значит, нарушаем?

– Знаете, – говорю я, – бывают такие дни, когда всё на свете против тебя. Знаете, как это раздражает?

Младший сержант переглядывается с бессловесным старшим.

– Раздражает, значит? – говорит он. – Меня вот тоже много чего раздражает, но я же по эскалатору не бегаю. Раздражает, например, абсолютная невыводимость линий в «Левиафане». Отсутствие в нём школьно-мастеровитого проброса в прошлое раздражает. Вот скажи мне, почему любимая жена главного героя внезапно предлагает себя его другу? Ну ни из чего ведь это не следует! Любовь как вспышка? Ха! Так поехала бы с ним, что ей и предложено было. И из-за этого с собой не кончают!

Тут я даже хотел возразить, но младшого было не удержать. Он планомерно запутывался в собственных показаниях:

– И вообще, откуда берётся умышленный перелом черепа, из-за которого героя Серебрякова (да, он сыграл красиво, но что дали, то и сыграл) таки надолго сажают? И куда девается его согрешивший дружок? И почему напуганный мэр-таки бьёт его нещадно?