– Записку?! – взвыла Жанна, выпучив глаза. Она постучала по стенке кулаком, хлопнув в ладоши. – Раз – и нет его! Говорить надо! – выкрикнула она. – А папа… козел! И эта пьяная слониха Евмения!.. Я знаю, где они пасутся! – прищелкивая пальцами, Жанна направилась на деревянных ногах в дом.

– Мадам Матрешкина, – тихо прошипела Юка. Маря прыснула. – Пойдешь со мной? – спросила Юка, качнув головой в сторону соседнего дома со встроенной дверью в заборе. Маря закивала.

Через смежную дверь они проскочили к деревянному дому, покрытому облупившейся бордовой краской. За занавешенными шторами было темно; витал запах скипидара и каких-то благовоний. По полкам и полу были разбросаны драпировки – ткани разного цвета и длины.

В зале, на самодельном подиуме, в полутьме позировал Марк в одних трусах, – с рюмкой в одной руке и огурцом – в другой. За белым шатающимся столом сидел старый сосед, несостоявшийся художник, у которого отец брал уроки рисования, раздетый по пояс, царапавший набросок на листке бумаги. По другую сторону стола сидела Евмения, вознесшая руку для тоста.

– Пап… я пришла, – сказала Юка растерянно, заметив, как карандаш художника решительно чиркает по листку.

Отец дернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Как ты? Хорошо? Откуда куртка? – сосед осек его с патетичным придыханием.

Юка приблизилась к столу, уставившись на набросок.

– Но тут же ничего не видно, – заявила она, жалея об этом.

– Это задумка такая. Во тьме грехи сокрыты. Они неявны, – ответил сосед, обосабливая каждое обращенное к Богу слово острой выразительностью.

– Ну вот вы во тьме, а я все равно вижу ваши грехи, – вскипела Юка.

– Это философия, барыня. Она неявна, но она есть, – отвечал сосед, теряя былой энтузиазм.

– Тогда просто нарисуйте черный квадрат, а не укореняйтесь в своих грехах, объясняя их творчеством, – заявила Юка бесстрастно.

– Получается хороший… – проговорила дрожащим голосом Евмения, аккуратно поставив рюмку на стол.

– Юка! Она… – запнулся отец.

Маря с Юкой вышли.

– Идея! – неожиданно воскликнул сосед, размазав ладонью эскиз. Прихватив другой ластик, он подошел к окну, в порыве раздвигая шторы: – Открытие грехов! – воскликнул он. – Ева, лей!

Войдя на свой участок, Маря подхватила грязный мяч и стала его высоко подкидывать.

– Юка, метеорит! Мы умрем! – кричала она, падая на землю. Задумчиво глядя на «падение», Юка вошла в дом.

К ночи они с Маей созвонились телепатической связью, договорившись по инициативе Юки проехаться в нежилую квартиру Илады, – убедиться, что там все в порядке. Юка оставила напоследок записку на Марином столе, – в глаза она не умела врать, а в записке, творческом сочинении, можно было без сожаления все приукрасить.

12/27/24

Ночью сестры встретились на остановке, неспешно пройдя еще восемь остановок пешком, – наслаждаясь морозным воздухом, тишиной и безлюдьем. Машины тихо спали под снежным покрывалом на пригретых парковочных местах. Пройдя по опустевшей эстакаде, они двинулись в сторону спящего рынка.

Болтали обо всем и ни о чем. В этих разговорах была непринужденность, в которой обе нуждались. Для них не существовало запретных тем. Их разговоры – это истерический и непрекращающийся смех кукабары, окрыленной музой. Сама ночь расцветает – оживая незаметно для всех, – окрыленная этой музой бездумной непосредственности. Становился явным и неоспоримым всемирный заговор, который они сдували со своих ладоней вселенской золотой пылью. Маленькие сверхчуткие души братьев меньших выходили из-под покровов тьмы созерцать новый порядок перекроенного мира, покуда «большие умы» мира сего только видели об этом сны.