Окубо слегка приподнял брови, его взгляд стал задумчивым, и он несколько секунд молчал, изучая перед собой фотографию первой жертвы. В комнате повисла тишина, только звук часов на стене подчеркивал каждую секунду, словно бы сама атмосфера готовилась к откровению.

– Похоть, говорите? – наконец произнес Окубо, его голос стал чуть тише, более серьезным. – Возможно. Это одна из тех трактовок, которую не стоит сбрасывать со счетов. Картина Джорджоне, в каком-то смысле, действительно может будить такие чувства. Мы не можем игнорировать тот факт, что обнаженное тело женщины, тем более в состоянии сна, может быть воспринято как символ желания. Для многих людей это может быть олицетворением идеализированной женственности, желаемой и в то же время недоступной.

Ито продолжал пристально смотреть на его лицо, пытаясь понять, что именно Окубо имел в виду. В словах директора музея была скрытая правда, которую он, возможно, не хотел признавать.

– В конце концов, для убийцы, возможно, этот образ женщины является не просто объектом восхищения, – продолжал Окубо, его тон становился всё более напряженным. – Это может быть и неосознанная проекция его собственных желаний, его потребности в власти, в контроле. Когда женщина спит, она уязвима, и для некоторых это превращается в возможность… обладать. Сон, а значит, и беззащитность, открывает пространство для самого низменного, для того, что скрыто в человеке, – похоти, страха, желания уничтожить, чтобы овладеть.

Ито ощущал, как эти слова проникают в его сознание. Он видел убийцу не как просто злодея, но как существо, которое в своем восприятии реальности могло обожествлять эти образы, эти символы, и переворачивать их на темную сторону.

– Значит, для него, возможно, эти картины – это не просто искусство, – тихо произнес Ито, – а своего рода оправдание.

Окубо кивнул, его взгляд был серьезным, он точно понимал, что именно пытался донести.

– Да, это возможно. И такие люди могут воспринимать свою жестокость как нечто неизбежное, даже необходимое для того, чтобы "овладеть" объектом своего желания. Это их способ утверждения собственной власти. Возможно, он видит в этом не просто преступление, а акт созидания, перерождения. Странный, искаженный, но для него – логичный.

Ито молча посмотрел на фотографии, снова ощущая, как к тому, что происходило вокруг, начинают просачиваться еще более темные оттенки. Ито вдруг ощутил, как темные мысли, которые сдавливали его сознание, начинают складываться в замысловатую картину. Он не мог отделаться от ощущения, что перед ним раскрывается не просто цепочка убийств, но целая философия, в которой каждая деталь имеет значение. Он снова повернул голову к Окубо и, не отрывая взгляда от фотографии, произнес:

– Эта девушка на фото, Юми Накахара… она была моделью.

Он сделал паузу, позволяя этим словам повиснуть в воздухе, словно они должны были найти свое место в разгадке. И в его голосе, как всегда, звучала уверенность, но в этот раз она была окрашена чем-то болезненно ясным, почти горьким.

– Возможно, убийца принял ее за ту, кто торгует собственным телом, – продолжил Ито, его слова эхом отразились от стен, став тяжелыми и насыщенными смыслом. – Может быть, он видел в ней не просто женщину, не просто модель, а объект для его желаний, человек, который готов быть выставленным на показ. И для него, возможно, это стало оправданием. Он мог воспринимать ее не как индивидуальность, а как нечто общепринятое, как часть того мира, где тела – товар, а чувства – пустая оболочка.

Ито сделал шаг назад, словно пытаясь освободиться от этой мысли, но она все равно продолжала преследовать его, как темная тень, обвивающая сознание. Он сам не знал, что именно ему казалось правдой в его догадке, но вся ситуация словно складывалась в эту непреложную теорию. Он вглядывался в фотографии и видел больше, чем просто тело модели – он видел девушку, которая могла стать объектом чужих извращенных фантазий.