– Откачайте форпик и закачайте ахтерпик. Тогда и марка останется на месте, и остойчивость увеличится. Выйдем в море, там посмотрим по погоде. Возможно, как лоцмана сдадим, ещё балласт возьмём. В море осадку никто проверять не будет.

– Добро, – ответил старпом и передал распоряжение механикам.

Лоцман, выводивший судно из порта в море, нисколько не удивился его валкости на поворотах, посчитав, что для лесовоза это нормальное явление и, пожелав спокойного плавания, покинул судно. Небольшой ветерок, наблюдавшийся последние дни, к ночи совсем стих. Взрезанная штевнем судна зеркальная гладь Белого моря, разбегаясь волной в разные стороны, светилась голубоватым цветом планктона, соревнуясь в яркости с ночным звёздным небом. К удивлению старпома, и в Белом, и в Баренцевом море погода, бесспорно, благоприятствовала плаванию. Казалось, будто неведомая защита преподобных Зосимы и Савватия – покровителей моряков северного края (чья икона появилась на ходовом мостике), не только заслоняла ветер, но и разглаживала поверхность морей, словно новую скатерть на столе. Сменщики передали, что сразу по приходу в Кемь капитан попросил соловецких монахов, чей катер стоял неподалёку от судна на этом же причале, окрестить судно. Соловецкий игумен провёл обряд, окропил судно святой водой, после чего и повесил иконку. С небольшим попутным ветерком дошли до Нордкапа, повернули на юго-запад, но и в Норвежском, и в Северном море обычный для этого времени года северо-западный ветер будто кто-то отменил. Так с Божьей помощью и добрались до рейда в устье реки Хамбер.

Утро на рейде, словно на картинах английского художника мариниста Джона Уилсона, выдалось на удивление ясным, тихим и спокойным. За переход выработали топливо, что хранилось в бортовых и отстойных цистернах и теперь судно стояло на ровном киле, даже несмотря на то, что ещё ночью откачали лишний балласт, который брали в море для повышения остойчивости.

– Юрий Георгиевич, – обратился стармех к капитану, – топливо из бортовых и отстойных цистерн всё выработали. Надо перекачать остатки из днищевого танка в отстойные цистерны.

– Сколько топлива там осталось?

– В рейсе немного брали из него, но на ходу точно было не замерить, а сейчас проверили – почти двадцать тонн. Всё, я думаю, откачать не получится, но тонн пятнадцать возьмём. Остальное – мёртвый запас.

– Хорошо, перекачивайте. До порта назначения и обратно хватит. Получать топливо будем здесь, в Халле, но на обратном пути.

– Добро, а то дальше и идти будет не на чем, последние остатки подбираем.

Стармех настроил топливный насос, повесил на шею табличку «качаю топливо», и вышел на палубу. С возрастом память стала изменять стармеху. Порой он мог включить какой-нибудь насос или механизм для проведения соответствующих операций, и забыть об этом. Зная о своей забывчивости, он изготовил табличку и всегда вешал её себе на шею как напоминание.

– Красивое место, – любуясь открывшимся в ясную погоду видом на берег и стоящие на рейде суда, поделился впечатлением стармех с подошедшим капитаном.

– Место красивое, – согласился капитан, – но я к тебе по другому поводу. Сколько топлива, и куда перекачали?

– Почти десять тонн закачали в отстойные цистерны. Ещё полчасика, и будем заканчивать.

– Хватит. Заканчивайте с топливом. Надо балласт полностью откачивать. Вода на приливе сегодня будет малая, и с нашей осадкой не зайдём в шлюз. Начинайте осушать балласт с носовых цистерн. Все танки, кроме ахтерпика.

– Понятно. Пойду настраивать насосы.

Стармех ушёл в машинное отделение, а капитан направился к старпому, беседовавшему неподалёку с боцманом.