Видимо, слышавший от кого-то эту историю, штурман решился выяснить подробности из первоисточника.

– За доброту сердечную, сын мой.

– Как это так, за доброту? – не унимался штурман.

– А вот так. По доброте душевной сделал доброе дело, за что, можно сказать, и пострадал. А если быть точнее, то из-за баб.

Разговор явно переходил в третью стадию.

– Вот это точно, все беды от баб.

– Ну, может, и не совсем из-за баб, хотя без них не обошлось. Пришли мы как-то с моря и встали на набережной Шмидта, надо было снабжение получить. Ну, и задержались на выходные…

Очередная байка плавно потекла из уст рассказчика, а я всё никак не мог понять, почему их абсолютно не волнует, что происходит вокруг судна. Даже радар они не собираются включать. Ну, с радаром понятно: он на судне один, и его берегут пуще собственного глаза. Но что они знают такого, чего ещё не знаю я, и это знание позволяет им хрен завалить на всё вокруг? Не задавая больше глупых вопросов, я снова взял бинокль и принялся искать отгадку самостоятельно. Вскоре в бинокль стали отчётливо видны не только уличные фонари деревни, но и светящиеся квадратики окон домов, и даже, как будто, послышался лай собак.

Блин, да что это за Китеж-град? Если мы идём правильно, то он стоит на воде прямо у нас на пути. А если мы всё же сбились с курса, то почему это никого не беспокоит?

– Ну, короче, – продолжал рассказчик, – пришли штурманец с поварихой ко мне среди ночи и слёзно просят, чтобы я расписал их. Жениться им, видите ли, невтерпёж, и я ну, просто, обязан помочь их горю. А вдруг завтра с утра опять в море, так они и до ЗАГСа не дойдут. В общем, уговорили они и я, вроде как в шутку, зарегистрировал их брак в вахтенном журнале. Утром эта матрёшка, пока на судне ещё все спали, взяла вахтенный журнал, сняла и заверила у нотариуса копию страницы и мигом в ЗАГС: выдавайте, мол, мне свидетельство. Всё бы ничего, да у штурманца, женишка нашего молодого, оказывается, ещё одна зазноба была, уже на сносях, и они, как назло, вместе с мамашей заявились на судно. В общем, шумиха докатилась до пароходства. Вызвали меня, соответственно раздолбали, а потом и с визы сняли.

Дослушал я конец этой забавной истории и как бы между прочим говорю:

– А в деревне-то уже слышно, как собаки лают.

Капитан привстал с дивана и вновь, но уже более требовательным голосом, произнёс:

– Шт-т-т-урман, курс?!

– Курс пятьдесят пять и пять! – отрапортовал штурманец.

– Правильно, – подтвердил капитан, но на место уже не сел, а, посмотрев в окно, приказал включить радар.

Всё-таки мне удалось расшевелить их. Они как-то засуетились, стали поглядывать вперёд, по сторонам, заглядывать в экран локатора, определяться по карте.

– Ах, черти полосатые, – услышали мы голос капитана, заглядывавшего в тубус локатора, – на рекомендованном курсе ночлежку устроили! Ну, я вас сейчас, рыбьи потроха. Штурман, покричи по рации этих рыбаков.

Впереди уже и без бинокля были отчётливо видны якорные огни десятка-двух рыболовецких судов, стоящих на якорях. Домой, в Новую Ладогу, идти далековато, – вот они, поставив сети, и устроили якорную стоянку, чтобы сразу с рассветом приняться за работу.

– Пожалуй, сейчас рыбкой разживёмся.

– Да у них, наверняка, ничего ещё нет, они только утром будут сети снимать.

– Как это у рыбаков, да нет рыбы? Освети-ка, штурман, их прожектором.

На связь, как и предполагали, никто не вышел и не отреагировал ни на яркий луч прожектора, которым высветили всю флотилию, ни на заманчивые предложения штурмана, по громкой связи предлагавшего поменять рыбу на водку.

– Спите, черти полосатые? Ну, так я вас сейчас разбужу. Сейчас я вас, рыбьи потроха, повыловлю, вы у меня в Свирице проснётесь! Штурман, приготовить кормовой якорь к отдаче! – приказал капитан.