– Какой такой подарок? – Мы уж и забыли, а он настаивает:

«Не везти же порося обратно на свиноферму, там его давно списали, и теперь он будет только отчётность нарушать. Я ведь для него и документ выправил и корма привёз».

Принесли его на судно, поместили в приготовленное помещение, стали решать, что с ним делать. Чтобы на шашлыки пустить, об этом и речи нет. Он маленький, розовенький, тычется своим пятачком в колени, да подставленные ладони, радуется жизни. А чего ему? Помещение досталось чистое, тёплое, еды вдоволь, внимание со всех сторон, всяко лучше, чем в свинарнике. Однако, животина хоть и с документом, но всё же не совсем обычная на судне. Вот раньше, на парусном, да на военном флоте, это было делом привычным, а теперь кроме собак да кошек, пожалуй что никого и не увидишь. Но, по большому счёту, разница-то не ахти какая, только что не гавчет, зато как хрюкает! В общем, решили его оставить и назвать Шариком. И началась у него жизнь корабельная. Поначалу беспокоились, особенно матросы, которым вменили в обязанность убирать помещение, как-никак свинья, слишком грязно будет, однако Шарик оказался на редкость чистюлей. В иной каюте грязи было больше, чем в его помещении. Сделали ему корыто из двух отделений; одно для еды, а другое для воды, так он быстро во всём разобрался. Из одной половины ел, а в другую аккуратно складывал отработанное. Удивились мы тогда его сообразительности. Дальше – больше. Наш Шарик подрастал, и ближе к весне его стали выпускать на палубу. Стеснительностью при справлении своих естественных надобностей он поразил всех. Обследовав всю палубу и укромные уголки, он задом стал пятиться в один из них, оставив снаружи только свою умилённую мордочку, и никто ни за что не догадался бы, что он там делает, глядя на всех просто ангельским взором.

Каждый день общения с поросёнком приносил что-то новое. Как-то, на длинном переходе, разыгралась непогода. Три дня штормило. Волна шла бортовая, и судно сильно раскачивало. В такую погоду немного находится желающих что-нибудь поесть, кроме, разве что, солёненького. Волны сильно заливали палубу, и ни у кого не было желания заниматься поросёнком. Да это было и не безопасно. Наконец, дошли до порта и встали к причалу. Утром нашего Шарика выпустили на прогулку. На удивление, его помещение было вполне чистым, хотя весь оставленный корм съеден. Никто не побеспокоился, что первым делом надо бы его накормить.

Да, так вот, не прошло и получаса, как со стороны камбуза привычный уклад тихой жизни разорвал дикий крик повара: «Посмотрите! Посмотрите, что эта скотина наделала!»

А что эта скотина могла наделать? Побродив по палубе, и, не найдя там ничего съестного, поросёнок забрёл в жилую надстройку; чего никогда не делал ни до, ни после этого; и, найдя по запаху камбуз, оставил там свой трёхдневный автограф, прямо посредине почти стерильного помещения. Так мы узнали, что животина наша существо вполне разумное, и с характером.

Наступило лето. Почти ежедневные помывки палубы доставляли поросёнку истинное удовольствие. Нагревшись на раскалённой палубе, он сам помогал боцману вытаскивать шланг, уцепившись за него зубами, и блаженствовал, когда его не только обливали водой, но и тёрли палубной щёткой. Радость от общения была обоюдной как со стороны поросёнка, так и со стороны членов экипажа. У каждого находилось время поиграть с ним, и это существенно влияло на психологическую обстановку, несомненно, улучшая её. Со временем Шарик стал помогать и вахтенному матросу у трапа. Встречая посетителей, он недовольно похрюкивал, если его желание пообщаться, и как бы рассказать о своей счастливой судьбе, было проигнорировано, хотя это случалось довольно редко. Всякий пришедший вначале удивлялся, а потом – почёсыванием Шарика за ухом, – вроде предъявлял свою визитную карточку, что он свой.