В каморке он разложил еду по полкам. Обнаружил кастрюльку в ящике стола, там же была и чёрная маленькая сковородочка. За всю жизнь Олега не волновала готовка, а тут прям захотелось.

Кажется, впервые он почувствовал себя хозяином своей жизни. Сам себе начальник. Сам по себе человек. Кому война, кому мать родна. Чувствовал он абсолютное счастье. Сколько раз он ворчал в телек: «Да чтоб вы все сдохли!» Напророчил. Сбылось. Сдохли все. А он остался, единственный человек, который заслужил жизнь, в награду за всё его стрёмное существование. Как герой из фильма, ещё б собаку найти.

Олег вышел на улицу покурить и подышать свободой. Пусть свобода пока пахнет тухлым мясом. Это ерунда. За зиму они все истлеют, вороны обклюют и отправятся кости к тем, что вынимали комсомольцы во время стройки. Прах к праху.

Очень некстати вспомнился детский сад с бегающими по группе воспитателями. Воображение тут же дорисовало пустую холодную квартиру, где сидит на полу сжавшись голодный и замёрзший случайно выживший ребёнок, смотрит на распухшие трупы мамы и папы и тихо плачет. Сплюнул. Надо идти. Обходить город. Вдруг есть ещё живые. Не то чтобы очень этого хотелось, но не тварь же он – оставлять без помощи подыхать.

Никакого плана, никакой стратегии. Олег просто бродил по улочкам Батыйска. Он не уходил далеко от спасительной будки, на морозном воздухе водка выветривалась быстро, и на место храбрости заступал липкий страх. Бродить по городу мёртвых, то там то тут замечать жуткие скрюченные тела, остекленевшие глаза на сине-зелёных лицах и замёрзшие лужи крови было ссыкотно.

Часто он останавливался, курил и прислушивался. Надеялся на крик, голос, шорох колёс. Тишина. Вороны своим карканьем пугали до икоты. Куда-то исчезли бродячие собаки и кошки, не видно было голубей, попрятались воробушки и синички. Да и самих ворон было не видно, только доносилось откуда-то сверху хриплое, останавливающее сердце, карканье. Спустя время Олег перестал его бояться и начал ждать. Хоть какой-то голос. Хоть кто-то живой. После долгих пауз, наполненных лишь дыханием и шорохом подошв, он как салют встречал далёкое «Кррррааа».

Возле опорного пункта полиции Олег снова закурил. Вот интересно, есть там оружие? Может взять пистолет или автомат, на всякий пожарный. Входить было невыносимо жутко, аж примораживало в районе паха, хотелось помочиться и убежать. Третью выкурил пока собирался. И только сделал шаг к двери, как она с протяжным стоном распахнулась и на улицу выпал парень в форме.

«Мусор! Мусор, живой что ли!!! Да погоди ты….» – Олег с криком радости рванул к кашляющему, ползущему по замёрзшей луже на четвереньках человеку. Отчего-то из головы выветрились все синонимы, которыми можно было бы культурно назвать молодого мужчину в бушлате и погонах. Олег поднял на ноги своего найдёныша, обхватил за спину как великое сокровище и потащил к будке. Парень кашлял, хрипел что-то, но так замечательно жил.

«Мусор, миленький, ты потерпи, ща я тебя, дыши только!»

4.

В будке было тепло, пахло дровами, водкой и куревом. Там был засаленный топчан, и кружка с чифиром. Олег притащил ведро, помнил, как сам блевал на каждый глоток. Наклонил голову полицейского над ведром и поднёс к губам кружку воды. Тот жадно в три глотка выхлебал и не вырвал. Это хорошо! Это значит – жить будет.

Никогда в жизни Олег так ментам не радовался. Хлопал парня по плечу как собаку, улыбался сам себе. Живого мусора нашёл! Не один!

Дежурил возле своей находки как заправский медбрат, поил, влил бульон из тушёнки, сажал откашляться, жарко топил и проветривал. Кажется, ночь не спал. Утром рванул галопом до магазина, набрал ещё еды, воды и сигарет, сварил жидкую как блевотина овсянку в кастрюле, перемешал с жиром из консервов, и ложкой аккуратно скормил товарищу. Сам доел твёрдое мясо и немного погрыз сушек. И водки хлебнул. Но уже от радости.