Новое пробуждение было таким же кошмаром. Хотелось пить. Олег наощупь пополз в ванную, задыхаясь, кашлял так, будто лёгкие горели изнутри. Открыл кран, хлебнул жёсткой воды. С последним глотком его вывернуло. Во рту было кисло и горько. С трудом умылся, сделал ещё глоток и отключился.

Время перестало существовать. Олег просыпался, надсадно кашлял, сплёвывал в ванну что-то вязкое и горькое, пил пару глотков, падал. Просыпался снова, тёр глаза, пытался открыть их хоть немного, отключался от боли. Приходил в себя, кашлял, слушал, как льётся вода, пил из ладони, блевал и снова проваливался в тёмное бесчувственное.

В бесконечных мучениях прошло время. Часы, дни, неделя. Олег не понимал, сколько он пролежал на холодном кафельном полу и почему он до сих пор жив. Хотелось умереть. Чтобы всё закончилось. Хотелось пить и дышать.

В одно из пробуждений из открытого крана послышалось только сипение и плевки. Воды нет! На инстинкте ли, на автопилоте ли Олег пополз на кухню. Еле-еле встал, нащупал чайник, жадно выпил столько, сколько смог. С облегчением не обнаружил позывов к рвоте и осел на пол.

Снова проснулся в полной темноте. Сколько радости принесло ощущение ночи. Он её, наконец, видел. Глаза открылись. Еле заметный белый свет луны вползал в квадрат окна. Тело было слабым и будто жидким. Не руки, а кишки с водой, не ноги, а ватные турунды. Олег сидел на полу и смотрел в небо. Долго. Голова отказывалась думать о произошедшем, не хотела даже предполагать, что будет потом. Он поднялся и вдоль стенки пошёл к дивану. Вспомнилось, почему-то, как мама рассказывала про него маленького. Как он пошёл в 10 месяцев и вдоль стеночки приходил из комнаты на кухню в поисках мамочки.

Щёлкнул выключателем. Электричества не было. Воды тоже. В нос Олегу только сейчас ударила вонь. Несло тухлятиной. Дома было холодно, или это озноб? Дошагал до дивана, лёг, завернулся в одеяло и снова уснул.

Впервые за долгое время разбудил Олега рассвет. Настоящий, с непривычно ярким для поздней осени солнцем. Встать получилось проще. Холодно как! Оделся во всё, что нашёл на стуле: носки, джинсы, футболку с длинными вытертыми на локтях рукавами и свитер. В тёмной ванне плавали заплесневелые куски чего-то. Воды не было, света тоже, телефон разрядился. Кишки слиплись от голода, пуп к позвонку прирос. Олег вспомнил какие-то рассказы про войну и про то, как люди умирали, сожрав краюху хлеба целиком после долгой голодовки. Дёрнул дверь холодильника и скорчился от вони – стухло всё, что могло. Хоть бы чаю с сахаром, но воды ни капли. Зачерпнул из сахарницы ложку и положил на сухой как варежка язык. Посидел на табурете пока вязкие слюни не размягчили крупинки. Надо идти наружу. Одному тут только и помирать над сахарницей.

Олег надел ботинки, куртку, выгреб из кармана мелочь и пошёл до магазина. Надеялся по дороге встретить хоть кого-то из соседей, что за авария, долго так ещё сидеть? И надо бы Пете позвонить, рассказать, что болел. Уволить не уволят, мужики по три недели керогазили в запое и ничего. А вот премию рубанут. Но это если пил бы, а тут – болел.

В подъезде вонь усилилась. Год назад в подвале издохло кошачье семейство – вот так же несло. Дверь подъезда распахнулась в морозное утро.

Мозг не сразу срисовал фантастическую картинку. Вдоль дома, прямо на покрытом инеем асфальте, в мёрзлых лужах лежали пьяные. Не один, человек десять. Олег подошёл к одному, чтобы поднять бедолагу с холодной земли и отшатнулся. Зелёное лицо наполовину вмёрзло в чёрно-коричневый лёд. Второй лежачий оказался женщиной, распухшей, с коричневыми пятнами у ввалившихся глаз. К остальным даже не подходил. ЭТО ПОКОЙНИКИ! Вдоль дома валялись мертвецы.