А через какое–то время она со всех ног неслась обратно. Тани не оказалось в кабинете трансформации, учителя тоже не было, но больше всего её напугало, что, когда она поинтересовалась, где Тания, все дружно начали смеяться. Она не помнила, как добралась до её комнаты, не стала стучать, просто распахнула настежь дверь и ворвалась внутрь.

Да, Тания находилась у себя в комнате. Она ползала по полу на четвереньках и... нюхала, как заправская ищейка. У орчанки глаза полезли на лоб.

— Что ты делаешь? — изменившимся голосом поинтересовалась она.

— Никак не могу найти ножницы, — голос прозвучал глухо, потому что Таня засунула голову под кровать.

— Зачем тебе ножницы? Что ты на этот раз собралась себе стричь? — Дранкива подошла к кровати и прислушалась, как Таня шумно тянет носом воздух и почём свет ругает нерадивых уборщиц. — Ты меня пугаешь. Что происходит?

— Да всё нормально, — Танина голова показалась из–под кровати. На усах висела паутина. Дранкива вытаращила глаза. — Да–да, зрелище, наверное, ещё то, — грустно улыбнулась Таня. — Это всё мой зверь. Гад такой своенравный! Просила вырастить лапу, а он мне — усы для полной радости, — нервно подёргала правым усом, окончательно шокировав орчанку. — Слушай, ты случайно не брала мои ножницы? Всю комнату перерыла, никак не могу найти.

— Случайно брала, — созналась Дранкива. — И теперь убеждаюсь, что правильно сделала. Ты что, вот так вот запросто отрезала бы себе усы?

— А что на них смотреть? — Смешно скосила глаза и увидела паутину на своих усах, быстро стряхнула её. — Хотя вещь оказалась полезная. Я теперь чувствую запахи, точнее, всю многогранность запахов. Ты вот пахнешь терпкими травами.

Орчанка подошла к Тане и рывком подняла её с пола. Долго и пристально рассматривала её новое приобретение, а потом вдруг строго произнесла:

— Усы стричь нельзя! Зверя лишить обоняния — это последнее дело, — и вдруг заулыбалась во всю ширь своего рта. — И ты с ними такая милая.

У Тани задёргались сразу оба уса. Ей почему–то сразу вспомнились еноты–милахи с гифок из социальных сетей… из той, прежней жизни.

— Так и хочется дать тебе печеньку, — Дранкива принялась шарить у себя по карманам.

— Издеваешься? — Таня недовольно скривила губу, обиженно отводя взгляд. Но желудок дал о себе знать громким урчанием, напоминая, что остался сегодня без завтрака. Скосила глаза в сторону орчанки и потянула носом: — А что, у тебя и правда есть печеньки?

— Нет у меня печенек, — Дранкива едва сдерживала смех, — но для тебя раздобуду! — Не отводя взгляда от усов Тани, подошла к стулу и опустилась на него. — Расскажи, что случилось. И почему нельзя просто убрать усы обратно? Зачем применять такие крайние меры, как ножницы?

— Так я потому и хотела их обрезать, что не знаю, как повернуть вспять этот процесс. А случилось всё так... — и она начала своё эмоциональное повествование.

Когда Таня закончила рассказывать, орчанка поднялась со стула и подошла к ней.

— Сегодня важный день для моего народа. И так уж вышло, что многие рассчитывают на то, что ты войдёшь в нашу команду. — Дранкива поджала губы. — Но вот что я хочу сказать, — разволновалась, почесала затылок, перекинула кошеты на левое плечо. — Если ты вдруг решишь отсидеться в комнате и не пойти на отборочные — я тебя пойму. И обещаю, никому из своих не позволю осудить твоё решение. — Таня протянула ладонь вперёд, пытаясь возразить. — Подожди! Позволь, договорю! Я не знаю, как бы повела себя, что бы чувствовала, но я — это я, для меня большое значение имеет семья. А ты — это ты, и решать тебе!

— Всё сказала? — Таня с прищуром уставилась на орчанку. Та с сомнением кивнула. — Спасибо за понимание, но у меня даже в мыслях не было остаться в комнате, тем более я не знаю, как долго это продлится, — ткнула пальцем в ус на правой щеке. — Я просто хотела их по–быстрому срезать и пойти поесть. — И совсем жалобно произнесла: — Дранкива, я такая голодная.