– Пожрать бы, – сказал Тимофею.

– Ну так терпи, – ответил он. – Ужин будет, расчёт. И чарочку нальют.

Последние слова он произнёс с такой нежностью, будто речь шла о первых шагах ребёнка. Тимофей – законченный алкоголик. Но ничего, он старался держаться, работал вот. Я начал думать, насколько я теперь в этом мире. Если надолго, то нужно что-то делать. Мне было хорошо известно, как опасно долго находиться на свалке.

Здесь сотни отравляющих веществ. Недаром в Японии весь мусор перерабатывают, до последней бумажечки. Это не только эстетика. Это ещё и забота о здоровье. Ядовитые вещества могут быть и в почве, и в воздухе, попадать в воду. Пыль, асбест проникают в лёгкие. По уму здесь без респиратора нельзя так долго ходить.

– Ты чего стоишь? – спросил Толик после того, как я выкинул вёдра и остановился, чтобы отдышаться.

– Жду, пока запишете, господин бригадир, – ответил я.

– Да всё записано! – возмутился толстый мужик. – Ты чего, проверять меня удумал?

– Нет. Просто во всём порядок должен быть.

– Пошёл вон, – буркнул бригадир. – Без сопливых разберёмся.

Время от времени раздавался мощный звук. Будто гром или взрыв – понять трудно. Причём никто, совсем никто из обитателей свалки на него внимания не обращал. А я первый раз прямо подскочил на своём месте! Звук этот был одновременно и тревожным, и мощным. Когда я спросил у Тимы, что это, он ответил уклончиво:

– Аристарх развлекается.

И больше ничего объяснять не стал. К концу дня я и сам перестал обращать внимание на залпы. Все звуки слились в один фон. Крики чаек, рокот моторов мусоровозов, шелест грызунов. Свалка – отвратительное место. На меня давило положение в новом мире, а ещё – беспокоила антисанитария. За весь день я, пардоньте, ни разу в туалет не сходил.

Так, незаметно, день подошёл к закату. Голод стал невыносимым. А если бы не трофейная бутылка воды в обед, я бы уже давным-давно рухнул на землюЯ закрыл глаза, представляя фонтан на Арбате – как подставлю лицо под ледяные струи, как вода смоет эту адскую копоть… Но открыв глаза, видел лишь бесконечную свалку. Наконец, раздался сигнал – удар чего-то металлического.

Я понял, что это и есть конец рабочего дня. Взяв вёдра и лопаты, мы поплелись к бытовке. Я еле ноги волочил. А Тимофей, напротив, перестал хромать. Он был перевозбуждён нашими успехами на ниве сортировки мусора.

– Двести пять вёдер! – сокрушался он. – Двести пять! Да это рекорд, как его… Олимпийский!

– И сколько нам заплатят? – зачем-то спросил я. В душе мне было понятно, что нас ждут гроши. Никак не оправдывавшие трудозатраты. Просто взыграл какой-то спортивный интерес, что ли.

– Терпение, – ответил он. – Сначала – ужин. И чарочка.

И вновь – неподдельная нежность. Когда Тимофей говорил о спиртном, глаза его загорались. Мы подошли ко всё той же бытовке. На этот раз решётка отсутствовала. Каждому голодранцу выдавали бумажный свёрток, а ещё – маленькую стеклянную бутылочку со спиртным и металлическую кружку с чаем.

– Кружку вернуть! – рявкнула тётка из глубины бытовки.

На раздатчице был респиратор. И руки у неё – в перчатках. Значит, есть какая-то охрана труда! Хоть я и старался носить вёдра аккуратно, на ладонях всё равно появились мозоли. О слое грязи, что налипала на кожу, я старался не думать. Как и об отвратительном запахе. Быть может, вырученных копеек хватит на баню? И на какую-нибудь дешёвую одежду?

– А где руки помыть? – спросил я тётку.

– Пусть твой дружбан на них поссыт, – съязвила она. – Заодно и дезинфекция.

Да, дружелюбие – «сильная» сторона здешних ребят. В металлической кружке оказался горячий чай. В свёртке – бутерброды, но на этот раз не с сыром, а с неким подобием ветчины. После долгого физического труда – отличная еда. Я старался кушать аккуратно, чтобы ненароком не коснуться грязными руками пищи.