– Так это Баба, – ответил он, сделав ударение на второй слог. – Баба тут старожил. Уже лет пять крутится на свалке.

– А мы с тобой?

– Ну, ты где-то год назад появился, а я чуть раньше, – ответил Тима. – Всё, давай собирать.

Нам выделили огромную площадку недалеко от контейнеров. Копать мусор лопатой было жутко неудобно. У Тимофея было какое-то приспособление, похожее на серп. Им он лихо разгребал мусор, доставая из-под грунта всё ценное. К сожалению, ничего интересного мы не нашли. Улов полагалось относить к контейнерам, где уже стоял Толик и всё записывал.

– Слушай, – предложил я. – У тебя ж нога болит. Давай ты будешь вёдра наполнять, а я – носить. Так и наберём больше.

– Толик не оценит, – засомневался Тимофей.

– Я ему объясню целесообразность.

– Чего? Ох, зря мы с тобой тормозуху пили…

Опытный мусорщик действительно наполнял вёдра очень быстро. Я носил по две штуки, и к каждому возвращению ещё два были забиты доверху. Пластика было мало, что странно. Зато железа и стекла – огромное количество. Уже на втором заходе я начал мечтать о тачке или хотя бы о тележке с колёсами.

– Господин бригадир! – сказал я, обращаясь к Толику.

– Чего тебе, обосрыш? – спросил он. – Близко не подходи, смердишь, аки обезьяна.

– У нас с Тимофеем будет общий счёт, – объяснил я, пропуская колкости мимо ушей. – У него нога болит, он копает. А я – ношу. Потом весь улов разделим пополам.

– О как ты заговорил, – буркнул бригадир. – Ты ж обычно даже имя своё не мог сказать без мата.

– Вчера головой приложился, – зачем-то сказал я. – Маты все забыл. И курить бросил.

Толик рассмеялся. В уголках его колючих глаз даже появились приятные морщинки. Он посмотрел на меня уже без злости – так мне показалось.

– Ладно, – буркнул он. – Рационализаторы хреновы. Носи, потом разделим.

День казался бесконечным. Руки отрывались под тяжестью вёдер. С меня сошло уже семь потов, пить хотелось жутко. Мне стало интересно, откуда брал воду Толик? Вряд ли он пил из рассадника бацилл. Потом я увидел невероятное. Возле одной из бытовок стоял целый ящик стеклянных бутылок. Я дождался, пока никого не было рядом, и подошёл.

Взял одну бутылку, положил за пазуху. Беспалевно пошёл на поле. Никто не окликнул. Кажется, остальным бомжам до меня не было никакого дело. И всё равно, украдкой, я открыл стеклянную бутылку, свинтив крышку, и залпом выпил почти всю воду. Потом вспомнил про Тиму и мне стало стыдно. Подошёл к нему и протянул бутылку.

– Вот, – сказал. – Попей.

Он удивился, но воду выпил. Бутылку мы тут же положили в одно ведро, а металлическую крышку – в другое. Как быстро я привык к раздельному сбору мусора! До этого за четыре года в Москве успехи были примерно нулевыми.

– Так реально быстрее, – сказал Тимофей. – Ты уже отнёс сто пятнадцать вёдер. Хрена себе! Я обычно за день пятьдесят-шестьдесят делал.

– Так то на двоих, – возразил я.

– Так ещё работать и работать! – буркнул он. – Солнце вон, как высоко.

– Слушай, а какой сейчас месяц?

В который раз Тимофей посмотрел на меня с удивлением. Но, видимо, он уже решил, что я безнадёжен.

– Август, – ответил он. – Пятнадцатое или семнадцатое… Ты вообще того, да?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Если мы норму уже почти выполнили, то ты вёдра не так активно наполняй. А я буду ходить медленнее. А то скоро ноги протяну.

– И то верно! – обрадовался он. – Ну ты голова! Соображаешь.

Я от скуки принялся смотреть по сторонам. На кучи свежего мусора прилетали сотни птиц. Если закрыть глаза и нос, прислушаться к крикам чаек, можно подумать, что ты в Крыму, у Чёрного моря. А не в каком-то странном мире, где я – бомж, обитатель социального дна. После свежей и вкусной воды жутко захотелось есть. Желудок буквально сворачивался в трубочку.