– Екатерина Третья, – вздохнул Тимофей. Язык его начал заплетаться. – Романовская которая. Как грится, многие лета.

– Романова, – поправил его я.

Директор свалки нас обманул. Полицию мы прождали не час, а намного больше. И когда за нами, наконец, прибыли, мучения мои только начинались.

– Тьфу ты, ёшкин-матрёшкин! – ругался худой и низенький полицейский. – Вот за что мне всё это?

На лице мужчины была написана тоска, отвращение, боль. Он чуть не плакал. Напарник худенького копа даже не вышел из машины. Я же с удивлением разглядывал автомобиль. Он не был похож ни на одну из современных марок. Больше всего, как ни странно, напоминал «Волгу». На задней части красовалась гордая надпись – «Пётр I». Они тут что, совсем с ума сошли?

– Фамилия, – простонал-спросил полицейский.

– Я не помню, – ответил. – Только имя: Семён.

– Фамилия! – повторил коп, но уже громче.

– Говорю вам, ничего не помню, – пожал я плечами. Дальше всё было быстро.

– На.

Я не заметил никакого движения и не понял, откуда прилетел удар. Но он был сильным. Вся левая надбровная дуга горела огнём. Досталось и глазу. В руке худого полицейского была… Телескопическая дубинка. Он развернул её одним рывком, будто фокусник. Я заметил, как полицейский заносит оружие для ещё одного удара. Но его руку тут же перехватил… Аристарх.

– Ещё одна такая выходка, и я буду вынужден кляузничать Муравьёву, – выразительно сказал директор свалки.

– А ты кто такой? – гневно ответил ему полицейский, пытаясь вырвать руку. – Мать Тереза? Да я тебя, за сопротивление…

Аристарх резким движением оттолкнул от себя худого стража порядка. Тот дёрнулся к кобуре, но директор свалки вновь повторил свой манёвр. Он извлёк пистолет циклопических размеров. У полицейского просто отвисла челюсть. Рука, тянувшаяся к табельному оружию, замерла. Дверь «Петра I» распахнулась.

– Вадик, Вадик… – сказал второй страж порядка, подходя сзади. – Ничему тебя жизнь не учит. Ты почто на Аристарха Фёдоровича руку поднял? Простите нас, господин Карамазов. Сие есть отвратительнейшее недоразумение. Могу лишь выразить глубочайшее раскаяние.

– Держите своего подчинённого на привязи, – ответил Аристарх. – Ибо я за себя не ручаюсь…

Респиратор немного искажал голос моего спасителя. Земля плыла под ногами. Тёплая струйка крови ползла по виску, смешиваясь с потом и грязью. "Сотрясение?" – мелькнула профессиональная мысль сквозь туман боли. Надо обработать, но чем? Посмотрел на второго полицейского. Тот был крепким и широкоплечим. На плечах – погоны со звёздочками, но в офицерской иерархии я не разбираюсь.

Тот извлёк из кармана какую-то салфетку и протянул мне. Я аккуратно промокнул кровь. После этого второй полицейский, чавкая на мягком грунте, подошёл к телу Толика. Присел. Покачал головой.

– Его по голове ударили, что ли? – спросил второй полицейский.

– Я видел лишь один удар, – ответил Аристарх. – Вот этот нищеброд его снёс. Я видел издалека, а потому свидетель из меня, увы, никудышный.

Директор свалки небрежно махнул рукой в мою сторону. Нищеброд! Как обидно слышать такое. Впрочем, в этом обличье, должно быть, такое обращение можно считать почти комплиментом. Вадик посмотрел на меня с плохо скрываемой ненавистью. Он украдкой пригрозил кулаком и скорчил злобную рожу.

– А второй? – спросил высокий коп. – Тоже бил?

– Нет, – покачал головой Аристарх. – Он стоял в стороне. Насколько я могу судить, конфликт возник из-за какой-то мелочи. Анатолий не хотел платить двадцать или тридцать копеек. Вот этот бродяга ударил, а этот – просто стоял в стороне.