Артурчик, живший в одной из тесных комнат этого забытого богом строения, был юношей небольшого роста, внешне похожим на недавно уволенного Сивоконя. Артур долго задавал нелепые вопросы о фронте работы, получал ответы и будто не понимал их смысла, снова и снова возвращался к тем же аспектам. Иногда он закатывал глаза и начинал что-то бормотать о старых обидах на «Добрый дом».

Роману показалось, что парнишка пьян и не совсем вменяем. «Зачем одного идиота менять на другого? – подумал Волконский и поспешил распрощаться. – Такие кадры скорее утопят, чем спасут».

Иногда не бывает худа без добра. Дня через четыре на пороге появился небольшого роста азиат.

– Здравствуйте! Я – Нурик, Нурали. Сантехник. Слышал, ищете сантехника?

– Ищу, – стараясь не выдавать ликования, ответил шеф.

– У меня есть патент на работу. Сколько зарплата?

– Сорок в руки. Без обмана.

Теперь уже Нурик делал явное усилие, чтобы скрыть радость.

– Жить будешь у меня. То есть жилье – бесплатное. Все удобства. Только работай.

Новый сантехник прямо обмяк, будто увидел самый нежный сон.

В офисе было начали капризничать, что сложно принять лицо без гражданства, мол, генеральный директор будет недоволен. Но Роман урезонил: «Будет недоволен, пусть сам приезжает экскременты рукою выгребать. Тут дерьма хватит на всех». Этот аргумент сработал. Нурика трудоустроили.

Дело пошло. Нурали свою работу знал, быстро закрыл старые проблемы, которые мешали жить. Вечером читал намаз. Каждую лишнюю копейку отправлял детям в Таджикистан. Они у него там и сами работали на хлопковых полях. Но почти за дарма.

– Жена вчера пошел, обувь детям купил, – рассказывал вечером Нурик. – Завтра деньги получу. Еще пойдет, еще покушать купит. Будут завтра деньги?

– Скорее всего. Обещали.

– Завтра деньги ой как нужны.

– Нурик, они всегда нужны. И завтра, и послезавтра.

– Завтра дадут?

– Конечно.

– Это хорошо. Жене отправлю.

При всех явных достоинствах Нурик был типом мутным. Несколько раз предлагал Волконскому сдать в скупку металл, который лежал на складе офиса и кое-где в подвалах подшефных домов. Роман каждый раз степенно, без эмоций вынужден был отвечать, что все трубы сосчитаны и числятся на балансе. Таджик кивал, но через время снова предлагал нечто подобное.

Иногда бабки Террикона приходили в контору с жалобами, что Нурали выкатывал им непомерные счета за работу. Волконский досадовал, аккуратно беседовал с сантехником по вопросу недопустимости такого рода поведения. «Нурик, – говорил он, – аллах за жадность накажет. Имей совесть, дружище. С кого дерешь? С тех, у кого нет ничего за душой».

Нурали каялся. И снова грешил.

Ближе к ноябрю в Террикон начало будоражить. Пришел кто-то незаметный, кто стал подбивать жильцов сменить управляющую компанию. Действовал он методично, юридически безупречно и с хирургической точностью.

Генеральный из центрального офиса «Доброго дома», впервые звонивший лично Роману, требовал срывать с подъездов объявления о проведении общих собраний. Но сарафанному радио помешать никто уже не мог. Спрут по имени «Добрый дом» терял в Терриконе дома. Один за одним. А Волконский начинал понимать, что вскоре останется без работы. И перспектива эта, учитывая автомобильный кредит, становилась еще ужаснее, чем раньше.

– Сдала Людмила сынулю своего в тюрьму, – сообщила Роману бабка из шестнадцатого дома, опять встретив начальника по дороге на работу. – Тунеядец матери жизни не давал. Все из дома вытянул.

– Печально, – вздохнул Волконский.

– Да, – согласилась собеседница, – судить будут за кражу, говорят. Людка хоть отдохнет от него пару лет. Вас, говорят, увольняют? Все жители проголосовали за другое ТСЖ?