А между тем все левые директивы, исходившие сверху- объединение, расширение – просто подрывали доверие людей, веру в разумность и нужность своего труда, подрывали доверие к основному принципу «каждому по труду». Но труд не оправдывал себя, потому оказывался бессмысленным в своём общественном выражении… Теперешнее поморское село, поневоле сохраняющее не только оболочку, но и внутреннюю структуру традиционной жизни, должен превратиться в посёлок рыбаков, с новыми своими укладами, которых с неизбежностью потребуют преобразования. Он должен быть насыщен культурно-бытовым обслуживанием, связью, транспортом, медицинским и научным персоналом; у жителей должны быть своя электростанция, клуб, своя школа, телекомплекс и все остальное, что необходимо для современной жизни, что отвлекает молодёжь в города.

Надо ликвидировать не колхозы, а то множество грабящих колхозника и общество, инстанций, которые мешают прямому контакту хозяйства с государством, производителя с потребителем! Почему кто-то, а не колхоз, должен обрабатывать выловленную колхозниками рыбу (фактория «Лахта»)? Почему они сами не имеют право это делать? Ведь колхоз-это единственная у нас демократическая форма решения всех хозяйственных вопросов, когда в управлении участвует каждый член коллектива. Общее собрание колхозников – вот главный орган колхозного самоуправления, позволяющий вести оперативную финансовую политику, менять направление хозяйственной деятельности, менять структуру хозяйства…

Всё это на бумаге? Всякая действительная инициатива глушится сейчас же сверху? Но разве использование микроскопа в качестве молотка указывает на то, что микроскоп себя изжил, а не на что-то другое?

Потому что именно колхозы, а не совхозы и госхозы, как это ни покажется странным, несут в себе зародыши социалистического общества. Об этом писал, это подчеркивал, на это указывал В.И. Ленин. В кооперации он видел отнюдь не способ приобщения единоличника к коллективному труду. Это с успехом делается на любом предприятии, на стройках, в исправительно-трудовых лагерях и тому подобных организациях для приобщения коллектива к управлению экономикой государства, к коллективному управлению.

Разве колхозник или председатель колхоза виноват, что получает «свой» план сверху, в директивном порядке, составленный неизвестно кем и никаких реальных оснований не имеющий?

Будущее русского Севера – вот за такими маленькими, экономически сбалансированными силами, которые не надо расширять и «укрупнять», как пытались когда-то делать. Люди должны сами выбирать свой путь и свой завтрашний день. Только тогда они и смогут почувствовать его хозяевами.

«Направленный» в деревню для руководящей работы человек, не чувствующий, а часто и не понимавший самой сути деревни в первую очередь пытался её переиначить, если не на городской, то на поселковый лад. Ему интуитивно хотелось обрубить, уничтожить, выкорчевать те корни местной жизни, на которых он то и дело спотыкался. Они ему были непривычны и непонятны, они мешали и раздражали. Мечтая о созидании, он первым делом принимался за разрушение. Может показаться странным, но именно с разрушением в деревне давно смирились. Не потому, что деревенские жители читали М.Е. Салтыкова-Щедрина, в частности, «Историю города Глупова», а потому, что такова была жизнь на протяжении многих десятилетий.

А деревенский человек лучше городского знает, что плетью обуха не перешибёшь, поэтому начальству перечить не следует. Что-то ломают, что-то останется, как-нибудь приспособимся. В действительности их страшило не настоящее, а будущее. Не только их деревне, как они видели,– всему прежнему, привычному для них миру, в котором они родились, выросли и привыкли жить, приходит конец. И этот конец начнется со сменой поколений.