За Поноем после заката долго томилось, впитываясь внутрь, долго потом уже новым, не зимним мягким пологом лежала по белому полю нежная синева. Но ещё до темноты взошло и разгорелось звёздное небо с юным месяцем во главе и пролился на землю капельный, росистый сухой свет. За беленькими тонкими занавесками в двух окнах, глядящих на Поной, мерцал под ранним месяцем ранний вечер. Сбилось со своего сияния электричество- и опять увидели небо, запотягивались, как всякая Божья тварка за солнышком, стали замечать, когда скобочка молодого месяца, когда полная луна.
Весна наступила. Утром-солнце и мороз с еле заметной розовой мглой над тундрой, с лёгким инеем на прошлогодней траве, со звонким хрустом тонкого льда на снеговых лужах. К обеду небо синело, темнел за рекой березняк и начали течь ручейки. Зимняя дорога ледяной, порыжевшей от навоза (с осени навоз возили в лепёшках) лентой косо пересекала вытаявшие межи полей, а по сторонам на оголённых пригорках что-то клевали пуночки. По вечерам с табарканием летали куропатки, разбившись на пары. Снегу стало мало, да и он стал зернистым, без наста. На берёзах перед окнами упоенно заливались птицы. Небо почти чистое, лишь под самым горизонтом окаймлённое редкими облачками. Ещё только одиннадцать часов, а солнце парит, как в полдень, заливая светом всю округу нетерпимо ярко отражаясь в реке: там кружились и падали в воду чайки. Такой весны никто не помнил во всём Поное. Вышел на воздух и зажмурился – так неожиданно ярко и резко ударил в глаза свет. Казалось, всё солнце, стоящее как раз над горой, скатывалось с горы сюда. Снег пылал, искрился, а в лёгких тенях отливало мякотной синью.
Тепло было весеннее, с запахом. На углу крыши у дома наплавлялась сосулька, на мелких от снега, проплешистых местах распрямлялся голубичник. Свежей, первозданной зеленью покрылись поля. От кипучих побегов молодой листвы курчавились деревья. Днём тёплый, пахучий, будто настоянный на цветах воздух дрожал от гула: всё живое неистово прославляло землю, солнце, жизнь. Над тундрой за рекой вставало солнце в полкруга и тени от берез отпечатались длинными пронизанные багрянцем. И небо розовело, и тундра, и птицы, перелетающие с дерева на дерево. Певучая звонкость как бы призывала к движению и радости. Небо перемигивалось звёздами. Тишина. Истома. Не жарко и не холодно. Солнце светит одинаково ярко и в полдень и в полночь. Всё- таки солнце-это прекрасно! Не вспоминаешь о нём в кромешной тьме и мёртвом электрическом свете полярной ночи. Всё некогда. А покажется добрый, сияющий диск над заснеженными сопками – и веселее застучит сердце навстречу весенним радостям. Откроешь утром глаза – не нужно тянуться к выключателю. Вместо жёлтого, опостылевшего за зиму света, комната наполнена пронзительным сиянием огромного, раздвинутого солнцем внешнего мира. Звенит прозрачный воздух под взмахами упругих утиных крыльев, по берегам речек и озёр важно разгуливают гуси, лебеди неторопливо опускаются на голубеющие воды и гордо поднимают свои головы. Всё это бывает в тундре только раз в году – весною.
Весна в тундре – время, когда птицы, звери и люди возбуждённо хлопочут, радостно поют и кричат, забывают о сне, о невзгодах, об опасностях! Все заняты охотой на птиц. Дети ловят птиц капканами, петлями, а взрослые отправляются подальше и приносят с собой жирных гусей и уток. В каждом доме тебя угощают гусятиной.
По деревне плыл черный, смоляной дым от кипящей в котлах смолы, которой смолили карбаса и доры. Некоторые доры уже были спущены на воду и ждали отплытия на тони. Небо было светло-голубое, пустое, будто стеклянное, море – огромное, выпуклое и спокойное, а метрах в двухстах от берега, как наваждение, неподвижно стояла на якоре дора. Куда хватало глаз, всё застыло-на берегу и на воде, было неподвижно, безлюдно и мертво. Вода была необычно прозрачна. Стояла на Севере весна- та пора, когда березы ещё голы, когда ночи уже тлеют, истекают светом по горизонту, когда на многие километры слышно, как однообразно напряженно играют, поют куропатки, а снег еще только сошел, всё залито полой водой, и часа в четыре солнце уже высоко и греет вовсю.