От ветра поскрипывал поморский крест. По рассказам старожилов, крест был поставлен на могиле Михаила Семёновича, отца моего дяди Геннадия Михайловича Устинова. Кресты на Поное имели иное начало: может быть, тем же крутым ветрам, каким загнало сюда и нас, загнало в это становище утлые судёнышки промышленников и надолго затянул один и тот же ветер, запирая все пути к выходу не на один день мрачно-скучного гореванья. Ловцы сошли на берег и долго поджидали вожделенной поры, когда уляжется ветер или переместится в попутный. Проходит не один день скучного житья на голой луде, и не один раз по сорок рубили плешивых, (старинный поморский заговор-против ветра, считаешь сорок плешивых, каких знаешь в деревне, иногда это помогало). А между тем флюгарка на мачте по – прежнему реет в ту же враждебную сторону, по прежнему несётся страшный гул от дальнего взводня со стороны моря и по прежнему черно и сумрачно это море, до половины покрытое густой, серебристо-белой пеной. И уже замечено, что всегда после того как вкапывали крест в землю, так сразу же переставал дуть ветер.

Шеллоник^>1. Юго-западный ветер. У шолоника жонка красива – на ночь стихнет. Поной

Карбас^>2. Большая поморская лодка.

Полуночник^>3. Северо-восточный ветер.

Побережник^>4. Северо-западный ветер.

Взводень^>5. Высокая волна.

Морояна^>6. Северный ветер.

Порато^>7. Очень. Зимой тёмно порато. Поной

Обедник^>8. Юго-восточный ветер. Обедник не будет долго дуть. Поной

Южный ветер^>9. Летний.

Всток^>10. Восточный ветер. Фстоки да обедники большэ дожа дают. Поной

Весна

                              Но миг один – и солнцем весенним

                              Согреет юные поля,      

                              И счастьем светлым и нездешним

                              Дохнёт воскресная земля

                                                            А.А. Фет

Весна 1969 года была трудная, затяжная. К началу мая еле-еле набухли и посерели речные изгибы. С зимней стороны домов таяли последние суметы, а с летней на припёках кое-где проклёвывалась первая травка. Весеннее солнышко приветливо глядело с голубого неба, по которому двигались перистые белоснежные облака, и пригревало изрядно. В воздухе, полном бодрящей остроты, пахло благодаря соседству пекарни хлебом. Вода капала с крыш, блестела в колдобинках и пробивала канавки на обнажённой, испускавшей пар земле с едва пробиваемой травкой.

Всё на дворе словно трепетало жизнью. Над потеплевшими полями всходило большое солнце, пахло навозом и весенней водой. Хотя под вечер морозы были ещё крепкие, красная заря пробивалась сквозь холодную небесную мглу. Уши пощипывало, приходилось разворачивать шапку и нахлобучивать её. Низкое солнце светило в лицо, холодный ветер обжигал по-зимнему. Землю отпустит к обеду, и то не везде. Мороз выжал влагу на горушках. Уже пора бы пахать и сеять, а в природе бог весть что творится. Лужи стеклянно позванивали под ногами, студеный ветер завывал в голых кустах. Даже солнце, казалось, светило холодным светом, отдавая не уютом. Но днём по небу плыли озолоченные солнцем лёгкие белые облака, лужи на дорогах подсохли; по оврагам и ручьям бегали зайцы, потерявшие зимний наряд; по гнездовьям хлопотали птицы. Но вот наступили дни, что по ранним утрам над рекой дымил туман; с восходом солнца тающей лебяжьей стаей туман поднимался вверх, исчезал. В горах долго погасал закат, вечер стоял тихий, ясный; на озёрах шумно хлопотали гусиные стаи.

Было солнечно, и с утра начиналась теплынь. Земля, разморенная теплом, парила. Над полем, которое открылось сразу за складом (бывшей церковью) ходили голубые волны марева. В этих волнах берёзовый лес за речкой, уже загустевший от первой зелени, дрожал и горбатился. Всё вокруг дышало, свиристело, радовалось обилию тепла и солнца: на деревьях пели птицы…. Из-за реки на деревню летели знойные песни (табаркание) куропаток. Казалось, во всём мире небо нежно синело над крышами; и река разлилась и ровно шумела внизу под деревней. Прошла неделя. Неожиданно переменилась погода: вдруг из-за реки нахально подул пронзительный сиверко, стремительно понёс белые потоки тяжёлых снежных хлопьев. Исчезла куда-то вся живность, пуночки, солнце потухло и скрылось, и даже шум половодья чуть притих, словно давая потачку уходящей зиме. А зима в последний раз круто распорядилась на земле. Снег летел почти не с небес, а с горизонта, хлестал откуда-то сбоку. В небе над полем шла полоса снежной крупы и хлестала в рамы свинцовой дробью. И здесь снег повалил, густой и рыхлый, как вата. По самому центру неба плавится жёлтое солнце. Над дальним порыжелым от нахлынувшего тепла гольцом зависает, дрожа запотелыми боками, оттаявшее по весне облако. На бурых ветвях деревьев гулко звенят нестойкие, уже слабые промерзни. Притаивало уже с неделю, но высокие ныне снега ещё прочно держались, и только в поречной низине, по которой ежезимне ложилась тракторная дорога на Лахту, весна означилась темными тучевыми пятнами по осевшим сугробам. В глубоких до страсти колеях открыто и радостно плескалась рыжая вода, и, как ни выхлёстывали её трактором, она тотчас натекала туда до самого верху- всклязь. Стоило только взглянуть с высокого угора на эту поречную ширь, на потемневшую дорогу по ней, чтобы убедиться: весна копит силу в низинах. Лёд на реке обмяк, почернел. И за спиной слышно было, как глухо и нетерпеливо ворочался лёд. Я подошёл ближе и не узнал реку. От Поноя поднимался туман. Местами гладь реки уже освободилась от рыхлого белого покрывала. В этих плешинах виднелась рябь-вся в солнечных бликах. Блики эти до боли слепили глаза. Над селом ложился туман. Туман выползал из-за речки и прятал всё: и улицы, и дома. Было волнующе легко, как бывает лишь весной, и было такое настроение, что хотелось свершить что-то великое, необычное…