Я вынырнула из-за ширмы, и девицы воззрились на какого-то чёрта оккупировавшего диван в ожидании моего появления Разумовского. Им требовался его вердикт.

Я застыла у ширмы, чувствуя себя коровой на ярмарке. Будто меня покупателю презентовали.

Только бы он не заявил, что этот наряд совершенно ему не подходит и нужно втискиваться во что-нибудь новое…

Разумовский поднял взгляд от экрана телефона, в котором что-то, очевидно, читал. Что-то, заставившее его основательно хмуриться.

Ничего на его лице не изменилось. Эмоции с него как будто стёрлись.

Он только смотрел и смотрел. Ничего не говорил.

Стыдно признаться, но меня начинало нервировать это молчание. Пальцы сами собой ухватились за края доходившего до середины бедра подола и принялись его немилосердно одёргивать.

Карий взгляд потемнел.

— Убери руки, — скомандовал он, даже не посмотрев мне в глаза.

Вздрогнув от угрозы, читавшейся в его голосе, я подчинилась.

Девицы молчали, будто в статуи превратились.

Карий взгляд наконец соскользнул с моей фигуры и обратился к авторам моего преображения.

— Подойдёт, — вынес он приговор, встал с дивана и пошагал к выходу.

Я растерянно оглянулась на вполне удовлетворённых оценкой своих трудов мастериц, поблагодарила и поцокала к выходу.

Голова у меня начинала кружиться от происходящего.

— Послушайте, — я остановилась у раскрытой двери автомобиля и заглянула ему в глаза, — я ведь понятия не имею, сколько всё это стоит. Это же почти наверняка бешеные деньги. Я с вами за него не расплачусь!

Разумовский неожиданно положил руку на раскрытую дверцу, в которую я так и вжалась, потому что он вдруг оказался непозволительно близко ко мне. Карий взгляд сделался до безобразия пристальным, будто пытался в душу мне заглянуть.

— Об этом, Саша, можешь не переживать, — его голос окутал меня, будто гигантский змей заключил в свои мощные кольца. — Я выставлю тебе счёт, который только ты и сможешь мне оплатить.

Я не хотела гадать, что скрывали эти слова. Я знала, что очень скоро их истинный смысл мне станет понятен.

17. Глава 17

Предугадать программу сегодняшних мероприятий не представлялось возможным. Может быть, именно поэтому всё происходившее со мной тем вечером впечаталось в мою память особенно ярко и отчётливо.

Сначала мы заглянули в столичную галерею на выставку картин какого-то современного художника, о котором я слыхом не слыхивала. Нас встретил автор собственной персоной и долго благодарил Разумовского за возможность выставиться в предоставленном им пространстве. Напоследок всучил своему благодетелю холст с какими-то мутными разводами под названием «Туман на реке».

Разумовский максимально невозмутимо поблагодарил за подарок, передал его одному из сопровождавших нас помощников, в которых я небезосновательно подозревала телохранителей, и мы отправились восвояси.

За весь этот скучный, наполненный разговорами о высоком искусстве вечер мы с Разумовским почти не пересекались. Я бродила по галерее в сопровождении одного из его «помощников», разглядывала причудливые арт-объекты и делала вид, будто что-то в них понимаю. Чтобы хоть капельку в них разобраться, мне потребовалось бы что-нибудь покрепче, чем разносившееся тут сухое шампанское.

Но вот уж чего я никак не ожидала, так это «второй части Марлезонского балета». Спустившись по ступеням прямиком к отрывшейся дверце поджидавшего нас авто, я обернулась к Разумовскому.

— Благодарю за сегодняшний вечер. Надо полагать, теперь я стала на шаг ближе к интеллектуальной элите страны.

Лёгкий прищур на его породистом скуластом лице заставил меня, однако, насторожиться.