С тем и заявился к Кондратову уполномоченный с маузером и с бумагою. Выслушал его Севостьян и кивнул, прикрыв двери. Было это в 1931 году, когда Северьяну была ещё неделя до восемнадцати лет. Самому Севостьяну бумага на самом деле ничем особенно страшным не грозила в силу возраста. Высылать его тоже было некуда, и так на Севере. Поэтому ему предлагалось добровольно отдать вновь образованному колхозу двух из трёх коров, трёх из четырёх лощадей, охотничьи ружья в количестве трёх штук с патронами и прочее, что будет признано «лишним». И так вот, налегке, войти в колхоз имени товарища Ягоды – вдохновителя и организатора северных строек. И всё бы ничего, тем более что от колхоза можно было отвязаться, но чья-то умная головушка придумала, как хлестнуть независимого старика побольнее, и приписала-предписала -«ввиду преклонного возраста» – забота! – крякнул Севостьян, читая– ему сдать власти и коч со всеми рыболовными снастями «для нужд созданной рыболовецкой артели – коммуны». Знал кто-то грамотный, что старик этого не стерпит. Знал и готовился. Но не знал он Севостьяна…