– Как же он мог уберечь, когда на фронте был? – осторожно спросил Тихон, уже зная ответ. Уберечь он должен был ценой собственной жизни, да только что-то пошло не так…

– Да вот мог бы, втемяшил себе в голову… Я-то почему знаю ещё? Нина сильная была, но без слёз-то всё одно никак, так она мне душу-то и раскрывала. Нечасто, но бывало, да! Так вот…

Хлопнула дверь, и Люда в три шага поднялась по ступенькам.

– Уф! Ну вот и я! – бодро сказала она, – Вы не сильно-то продвинулись! – она окинула взглядом Тихона с фотографией и бабку в одном сапоге. – Болтаете, значит?

Старуха поджала губы и стала стаскивать с себя второй сапог. Тихону стало неловко.

– Давайте, помогу, – Тихон положил фотографию на стол и кинулся стаскивать сапог с Майиной ноги. Управился он быстро, и, выпрямившись с сапогом в руках, чуть не налетел на Люду. – Вот! – пробормотал он и почувствовал, как покраснели щёки.

– Спасибо, Тихон! – Людмила отступила на шаг и взяла из его рук сапог. – Дальше мы сами, – и, увидев его замешательство, многозначительно добавила: – тебе там тоже есть, кого уложить!

– Бабуль, спать-то не пора? – она наклонилась к Майе.

– Пора, внучка. Мы тут Ниночку вспомнили, какая она золотая была, сколько всего на её долюшку выпало… – старуха зевнула, а Тихон поразился, как смиренно и даже по-детски говорила с Людой эта суровая женщина.

– Ну я пошёл тогда… – сказал Тихон и вдруг вспомнил про фотографию, – Баба Майя, можно я одолжу эту фотку?

– С возвратом! – проскрипела Майя. Тихон сунул фото в карман и помог ей подняться, подхватив с одной стороны.

– Всё-всё, дальше сами! – ещё раз повторила Людмила, – спасибо за помощь!

– Да… Тебе спасибо! Доброй ночи!

– Увидимся!

Вернувшись в дом, Тихон обнаружил, что все уже разошлись, а за занавеской вовсю храпит отец. Вечером он не заметил маленький потёртый горчичного цвета диван в углу избы, но теперь увидел, что он застелен чистой постелью. На диванчике, явно коротком, лежала пара подушек и огромное пуховое одеяло. Мысленно поблагодарив Галю, он разделся, нашёл выключатель, чтобы погасить свет и лёг.

Постель была теплая, но отсыревшая. Как ни старался Тихон, он долго не мог принять хоть сколько-нибудь удобное положение и вытянуть ноги. Все суставы его ныли, а стоило закрыть глаза – голова начинала бешено кружиться. Ворочаясь, он думал о Нине, о внезапно выжившем прадеде, похоронах, словах отца, Люде… Затуманенный мозг его пытался соединить всё новое воедино, старался понять, что же произошло в том далеком сорок втором году, из-за чего же сейчас Тихон лишился привычной ему жизни и семьи.

«Нужно будет обязательно расспросить бабку Майю о Нине и о том, что же произошло с моей прабабкой, – думал он, – завтра, первым же делом».

Отец всхрапнул так, что, казалось, затряслись старые стены сруба. Но Тихон уже провалился в сон, томительный и беспокойный.

Нина

Какая красивая Нина была в тот июньский день сорок пятого! Было солнечное и безоблачное воскресенье. Колька ворвался к ней с громким восторженным криком «Нина-а! Бежим папку встречать!», а она, как назло, именно сегодня заспалась!

– Не галди, Колька, – сонно крикнула она мальчику, по-кошачьи потянулась и, в мгновенье стряхнув остатки сна, вскочила на ноги, – бегу уже!

Нужно было спешить, а то Колька ещё убежит без неё. Шесть лет, а такой прыткий, что сладу с ним нет! С тех пор, как по радио объявили победу, они с Колькой каждый её выходной ходят к лесу «встречать». Нина с трепетом ждала дня, когда Колькин папа – Тихон Петрович – вернётся. Что-то будет? Как они с Колькой?

За последние два с лишком года они – девятнадцатилетняя Нинка и соседский мальчишка Колька – много пережили горя и стали неразлучными, потому что больше друг у друга никого у них и не было.